Неизвестный Есенин

Ивана Старцева: «Выглядел скверно. Производил какое-то рассеянное впечатление. Внешне был европейски вылощен, меняя по несколько костюмов в день».

Быть франтом и щеголем в двадцатые годы, когда дамы довольствовались платьями из стареньких гардин, а зимнюю одежду шили из стеганых ватных одеял, было просто неприлично. (Читайте воспоминания Лизы Стырской, жены Эмиля Кроткого.)

А вот, казалось бы, лучший из мемуаристов — Юрий Либединский. Доброжелательно и тактично повествует он о своем длительном знакомстве с поэтом, между прочим упоминая: «Взять хотя бы годы нашего знакомства — 1923, 1924, 1925» (…) Три года знакомства — срок немалый — дают полное основание читателю верить написанному. И что следует из написанного? Посудите сами:

«Едва ли не с начала моего знакомства с Есениным шли разговоры о том, что он женится на Софье Андреевне Толстой, внучке писателя Льва Толстого».

Как же так: «с начала моего знакомства», «женится на Софье Толстой»? Так это же было под самый есенинский занавес! Ведь познакомился Есенин с Софьей Толстой 5 марта 1925 года. (В дневнике Софья Андреевна отметила 9 марта).

Еще из воспоминаний Либединского: «Мы собрались на «мальчишник» у той нашей приятельницы, которая и познакомила меня с Есениным».

Тот из есенинских «друзей», кто заведомо лжет в воспоминаниях, как правило, не называет имен и не указывает, когда происходит действие: «Мы собрались у нашей приятельницы», на «мальчишник». Иначе говоря, пишут «вне времени и пространства». Попробуй, проверь их!

Есенин будто бы «оплакивает» свою предстоящую женитьбу: «Не выйдет у меня ничего из женитьбы!» — жалуется он другу. Ю. Либединский продолжает:

«Я не помню нашего тогдашнего разговора, очень быстрого, горячечного, — бывают признания, которые даже записать нельзя и которые при всей их правдивости покажутся грубыми.

— Ну если ты видишь, что из этого ничего не выйдет, так откажись, — сказал я.

— Нельзя, — возразил он очень серьезно. Ведь ты подумай: его самого внучка! Ведь это так и должно быть, что Есенину жениться на внучке Льва Толстого, это так и должно быть!

Женился на громком имени и тотчас начал жаловаться: «Борода одолела. Куда ни взгляни, везде «борода». Хоть из дому беги!»

Надо хоть немного знать Есенина, чтоб со всей определенностью сказать: нет, это не Есенин. Это сатира (или клевета!), и сатира злая. Что значит художник слова и умелый подход к делу! Две маленькие сцены, и перед нами совершенно аморальный, разложившийся тип. И не сразу сообразишь, в чем же причина: в есенинском легкомыслии или в его аморальности?

И при том Либединский ни разу не упомянул о пьянстве Есенина! Наоборот. Ему достаточно одного намека, чтоб довершить его облик: «Мне могут поставить в вину, что я мало пишу о несчастной болезни Есенина». Вот, собственно, и все. Портрет готов! Все выверты Есенина, все несуразности, в том числе и его «женитьба на громком имени», — все от его несчастной болезни.

Не стоит цитировать и продолжать эти нелепости. Надо просто сказать: не было свадьбы, не было и «мальчишника». Был список приглашенных. Его составили Есенин и Софья. В этом списке фигурирует и фамилия Ю. Либединского. Включенный в комиссию по литературному наследству Есенина, Ю. Либединский не мог этого не знать. По мере написания мемуаров фантазия его «взыграла».

Свадьбы и «мальчишника» не было потому, что Есенин вынужден был бежать из столицы на Кавказ. По этой же причине не мог Есенин приглашать Ю. Либединского и на спектакль Мейерхольда и Н. Эрдмана «Мандат». Ведь премьера пьесы состоялась 20 апреля 1925 года, а Есенин в это время лежал в больнице «Водник» города Баку.

Между прочим, Есенин был на спектакле «Мандат», но был 16 октября вместе с Софьей Андреевной, а не «в теплый летний день» с Ю. Либединским. Это отмечено в ежедневном календаре Софьи Андреевны. И известно, что Есенин осудил интерпретацию Вс. Мейерхольда, а не бравировал, как о том написал Либединский.

Допустим, это мелочь. А главное в воспоминаниях Либединского — полуправда. А что это значит? А значит, например, что фраза о «великом старце» действительно есть, только не в «дружеском» разговоре с Либединским, а в письме Николаю Вержбицкому, у которого жил Есенин в Тифлисе и которому мог доверять некоторые интимные вещи.

Почему же не Вержбицкий цитирует эти деликатные подробности? Думаю, что Николай Вержбицкий и не видел, и не получал этого письма. Оно не «хранилось у адресата», как о том написано все в тех же злополучных комментариях к 5-му тому. И до сих пор «местонахождение автографа неизвестно»!

И это значит, что Юрий Либединский, войдя в комиссию по литературному наследству Есенина, использовал материалы в своих неблаговидных целях. И что это они, рапповцы, создали в воспоминаниях тот портрет Есенина, аморальный и безнравственный, который мы имеем на сегодняшний день. Это они приписали ему убеждения, которых он не имел.

Разве случайно, что в день гибели Есенина в 5-м номере гостиницы «Англетер» оказались одни рапповцы?

Верно говорят, мемуары бывают разные, и цели преследуются разные: одни пишут для истории, чтобы правдиво запечатлеть великого человека. Другие — чтобы показать себя на фоне великого человека и въехать с ним в историю.

Читатель сам разберется, кто есть кто. Ему нужны только факты. Факты свидетельствуют не в пользу Ю. Либединского. Это о рапповцах Есенин писал в 1924 году: «Бездарнейшая группа мелких интриганов и репортерских карьеристов выдвинула журнал, который паз. «На посту».

Как видим, многие характеристики подтвердились. Это о них через год напишет Воронский: «Не стало Есенина, «На посту» принялся за новую жертву, ибо своей специальностью избрали травлю попутчиков… Склоки между братьями-писателями растут. Нездоровая атмосфера».

В. Кузнецов в статье «Сказка об Англетере» (газета «Совершенно секретно») в 1998 году обратит внимание на то, что «практически вся компания свидетелей и понятых, поставивших свои подписи под документами о смерти Есенина, — сексоты ГПУ».

Понятно и объяснимо, что все рапповцы пришли на службу к большевикам и потому обязаны были выполнять свой долг. Политработник на фронтах гражданской войны Юрий Либединский оставался политработником и на литературном фронте. Но как понять, что лживые, беспардонные мемуары, написанные на политическую потребу, вновь переизданы в 1986 (в двухтомнике «С.А. Есенин в воспоминаниях современников», комментарий А. Козловского) и в 1988 (в книге «Жизнь Есенина. Рассказывают современники» под редакцией С.П. Кошечкина) годах? И не как-нибудь опубликованы, а с большевистским размахом — в 100 тыс. и 500 тыс. экземпляров! И опять Либединский представлен читателю лучшим другом Есенина.

Но дело не только в этом. Через 60 лет мы сталкиваемся с новыми фактами фальсификации. Судите сами. С одной стороны, Козловский пишет: «Краткие воспоминания Ю.Н. Либединского о Есенине были впервые напечатаны в ж. «На литературном посту» М. 1926. М 1, с. 32–34». С другой, — С.П. Кошечкин комментирует: «Ли бединский Ю.Н. «Мои встречи с Есениным» впервые опубликованы в 1958 году». На первый взгляд, простая неточность. Пустячок. Но случайный ли? Ведь Кошечкин внимательно изучил предыдущую работу коллеги, даже похвалил за обстоятельность комментария.

Что хотели скрыть за маленькой неточностью? Вероятно, то, что похоронив «яростного попутчика», рапповцы начали дружно от него отрекаться. В их глазах «даже товарищеское общение с литературным противником казалось пятнающим честь» (Козловский), а то и могла иметь нежелательные последствия. И потому Юрий Либединский, сочинив свои двухстраничные воспоминания в 1926 году, предпочел