как раз тот человек, который держал Каменова в своих руках. Соучастник. Может быть, их было двое или трое. Может, Каменова ликвидировала шпионская банда, к которой он принадлежал. Но как они могли заставить его молчать, молча умереть? Он мог поднять крик, бороться... Но, может быть, не имел возможности? Убийца душил его? (Но на шее убитого нет никаких следов!) Прижал голову подушкой... Нет, Каменов не ребенок. Здоровый молодой мужчина будет бороться, не позволит прирезать себя, как ягненка...
Тогда начни с другого конца. Представь себе, что ты убийца и должен непременно убить Каменова. Улица безлюдна, дом погрузился в темноту. Ты приближаешься и окну. Прислушиваешься. Слышно равномерное дыхание. Из соседней комнаты долетает храп Лютичева. Ты ловко, бесшумно взбираешься на подоконник. Снова прислушиваешься и тихо спускаешься в комнату. Зажечь фонарь? Нет, лучше в темноте. Свет может разбудить жертву. Приближаешься, вынимаешь приготовленную бритву... Приготовленную?.. Значит, ты приготовился, обдумал, как убить его. Убить и симулировать самоубийство. Решение возникло не вдруг. Все заранее подготовлено. И, естественно, предусмотрены меры, чтобы Каменов не мог помешать замыслу. Чтобы он не крикнул, не разбудил Лютичева. Потому что тогда возникла бы необходимость убить и Лютичева, отпала бы возможность симулировать самоубийство. Значит, вены были перерезаны так, что Каменов не мог крикнуть, бороться, поднять шум...
Вот, он снова вернулся к исходной точке, заколдованный круг замкнулся. Потому что, как бы глубоко ни спал Каменов, когда ему... Стоп! Как же так?
Ковачев подскочил, озаренный внезапно пришедшей ему в голову мыслью. Он схватил телефонную трубку и набрал номер гаража.
— Подайте машину к главному входу. Я выхожу.
Через пять минут он уже был в Лозенце.
Лютичев продолжал копаться в садике. Услышав шум останавливающегося автомобиля, он поднял голову, увидел своего недавнего гостя и побежал встречать его.
— Что случилось?
Ковачев взял его под руку, отвел в глубь сада и спросил:
— Как вы провели ту ночь, когда умер Каменов?
По возбуждению, которое отражалось на лице Ковачева, по его быстрому, без предисловий, вопросу Лютичев понял, что ответ его очень важен. Он задумался и сказал:
— Заснул я сразу, как только лег. Я всегда так засыпаю — чуть коснусь головой подушки. Было половина одиннадцатого, одиннадцать. Встаю я рано — без четверти семь начинаем работу. А проснулся... да, проснулся на рассвете. Я не мог разглядеть время на часах. Страшно болела голова и тошнило. Сердце билось, как сумасшедшее. Еле успел добежать до уборной... меня вырвало. Тяжело, мучительно, как после пьянки.
— Та-а-к... — Лицо Ковачева посветлело, словно Лютичев сообщил ему нечто очень приятное.
— Это не произвело на вас впечатления?
— Как не произвело?.. Вечером мы со Слави выпили по рюмке водки, в них и по пятидесяти граммов не было. От водки, значит, этого не могло быть. А ужинали брынзой с хлебом, помидорами, арбузом.
— Но почему вы не сообщили об этом товарищу из уголовного розыска? В протоколе вашего допроса это не отражено.
— Я сказал ему, но он меня высмеял. «Это, — говорит, — не имеет отношения к делу, гражданин. Может, еще захотите, чтоб мы записали, ходили ли вы по большой нужде?..»
— Гм... Ну, а потом что было?
— Потом мне полегчало, я лег. Снова заснул. Когда встал, голова еще болела. Пошел, облил голову из крана холодной водой. Понял, что опаздываю. Смотрю — и Слави не встал. Пошел будить его и...
— Спасибо, товарищ Лютичев, и извините за беспокойство. Мы еще с вами увидимся. Я не забыл вашего приглашения отведать груш.
Лютичев хотел спросить его, что значит этот неожиданный допрос, но воздержался. Если Ковачев не сказал ему сам, значит, еще не настало время.
На другое утро раным-рано Ковачеву позвонил полковник Марков.
— Как спал, Асен?
Ковачев хорошо знал своего начальника. Этот любезный вопрос означал: «Не спишь? Действуешь?» И он ответил ему в тон:
— Отлично, товарищ полковник, как спят люди с чистой совестью.
— Совесть твоя может быть чистой только в том случае, если ты уже раскрыл преступление, — пробормотал в трубке плотный голос Маркова. — А мне как-то не верится, чтоб ты был таким уж ловким.
— Сделан первый шаг...
— Одевайся и жди меня у входа. Через пять минут я подъеду, заберу тебя.
Вот те и на! Надо было хвалиться! Теперь даже позавтракать не удастся.
Ровно через пять минут Ковачев вышел из своего дома и стал прогуливаться по тротуару, жуя бутерброд с маслом. Пиджака Ковачев не надел — день обещал быть жарким. Редкие прохожие торопились на работу. Еще не было семи часов.
Он дожевывал последний кусок, когда показалась зеленая «волга» полковника. Машина резко затормозила.
— Первый шаг, а? Лишь бы не ошибочный. Посмотрим, — сказал вместо «доброго утра» Марков и обратился к шоферу: — Поезжай, Кольо, в министерство.
Больше они не разговаривали, пока не остались одни в кабинете полковника.
Марков закурил сигарету. Поглядел на нее краем глаза, словно извиняясь: «Это — пятая», — и выжидающе взглянул на своего заместителя. По пути сюда Ковачев зашел в сбой кабинет и захватил дело. Он вынул кипу черно-белых и цветных фотографий.
— Ну, я жду, хочу узнать, какой шаг ты сделал, — поторопил его Марков.
— Сейчас я покажу вам маленький монтаж фильма.
— Ладно, хорошо бы только документального.
Ковачев поставил на письменный стол первую фотографию, на которой были засняты сад и дом Лютичева, и начал говорить голосом диктора:
— Вы увидите многосерийный детектив «Кто убийца?». Западного производства. Первая серия: «Убийство Слави Каменова».
Маркову не совсем понравилось такая манера доклада. Показалась какой-то несерьезной. Но замечания Ковачеву он не сделал. Сколько раз он сам позволял себе разные штуки в самые ответственные моменты работы!
— За полночь, — продолжал Ковачев. – Луна зашла. Окна дома темны. Погас огонь и в соседних домах. Только фонарь в дальнем углу улицы едва очерчивает силуэты деревьев. Тихо. На улице никакого движения. Вдоль забора бесшумно скользит чуть заметная тень человека. Он осторожно открывает калитку и растворяется в темноте сада. Но войти в дом не торопится. Долго оглядывается, вслушивается. И только тогда приближается к входной двери. Снова останавливается, снова прислушивается. Набрасывает на ручку носовой платок и плавно на нее нажимает. Но дверь заперта. Он смотрит на открытое окно. Внутри спит Каменов, а в другой комнате — хозяин. Человек перешагивает через газон с геранью и ловко, бесшумно, как кошка, взбирается на подоконник. Замирает. Но все тихо. Каменов продолжает дышать все так же ровно и безмятежно. Тогда он легко спускается на пол. Поскрипывают половицы. Он подходит к кушетке, останавливается, смотрит. Да, это Каменов. Теперь уже быстро он вытаскивает комок ваты, завернутый в марлю, и металлический флакон. Подносит вату к лицу Каменова, нажимает клапан на флаконе.
— Что за жидкость?
— Темно, не видно, — усмехнулся Ковачев, довольный произведенным впечатлением.
— Не задавайся. Скажи!
— Циклопропан. Говорит вам что-нибудь это название?
— Какое-нибудь снотворное?
— Циклопропан — один из самых сильных наркотиков, — ответил уже серьезно Ковачев. – И
