Пьер Пежю
Маленькая Обитель
I
Несчастный случай
Пять часов вечера. Точно в пять часов вечера под холодным ноябрьским дождем грузовичок книготорговца Воллара (Этьена) выскочит на проспект и на полном ходу собьет маленькую девочку, выскочившую вдруг и попавшую под колеса. Хрупкие ножки и ручки, бледное нежное личико, красная курточка и красные колготки, девочка бежит прямо вперед. Пелена слез, паника потерянного ребенка и в последнюю секунду этот охваченный ужасом взгляд под каштановой челкой.
Вылетевшее неизвестно откуда маленькое тельце подброшено вверх сильным ударом. Оно перекатывается на капот, при этом лоб девочки разбивается о ветровое стекло, а Воллару кажется, что он слышит хруст костей, трескающихся под свист тормозов. В пять часов вечера среди грохота и скрежета механизмов возникнет этот сраженный на бегу ребенок, которого сбили, опрокинули и отбросили далеко назад, при этом девочка потеряла ранец и туфельку.
На мокром асфальте, вокруг кукольного тельца с вывихнутыми конечностями начинает расти темно- красная лужица, и тонкие струйки крови извиваются между шин автомобилей, резко притормаживающих под ноябрьским дождем.
Это будет в пять часов вечера, но пока еще несчастный случай не произошел. Несчастье даже не было неизбежным, ведь ничто и нигде не бывает предопределено, только сама жизнь подвергнута случайностям последней минуты, тем решающим мелочам, что бросают вызов предзнаменованиям и предвидениям, обманывая наши ожидания.
В четыре часа с половиной в каждом квартале любого города дети покидают начальную школу. Они называют этот момент «часом мам». Между фасадами домов на длинных серых улицах, несколькими минутами раньше еще окутанных тишиной, раздается очень веселый шум, наполненный детскими криками. Школы открываются, как раковины, и укрытое промокшими от дождя полотняными накидками материнское стадо принимает всех этих малышей с узкими и слишком тяжелыми крылышками, детей, подталкивающих друг друга в суматохе.
Очень большие суетливые матери склоняются к своим детишкам, и те поднимают мордашки, подставляют им свои гладкие щечки, и все одновременно выкрикивают что-то невнятное, размахивая предметами, изготовленными из картона, ткани, гипса. Мощные материнские руки освобождают плечи детей от груза, аккуратно убирают драгоценные вещицы, и вдруг все расходятся. Зонты уже удаляются по всем направлениям. Гул заработавших моторов. Быстрое распределение по семьям.
В окружении детей, остающихся в группе продленного дня, дама в голубой кофточке идет закрывать школьную решетку.
Вновь воцаряется тишина, свет угасает, дождь усиливается.
Случиться может все, значит и худшее. Потому что и оно бродит в сфере вероятностей. Гиена беды скачет наугад в обыкновенности жизни.
В четыре с половиной часа Ева, маленькая девочка в красной курточке, находилась среди детей, пересекавших двор. За решетками ограды все бросаются врассыпную, начинается толчея. Каждый ребенок способен сразу разглядеть в плотной массе материнских фигур единственное и родное тепло, руку, за которую можно ухватиться, щеку, которую можно быстренько поцеловать. Запах матери, влажности и сдобной булочки. Ежедневные короткие встречи под дождем.
В разбегающемся ряду детей Ева замедляет шаг, позволяет обогнать себя, ощущая, как крупные капли стекают с ее челки на лоб. Она — новичок в этой школе, в этом квартале, в этом городе. И очень мало разговаривала с другими школьниками.
Ева встревожена, как и каждый вечер, она опасается, что не увидит в ожидающей группе свою мать, не ощутит обращенного на нее сияния добрых глаз, устремленных ей навстречу.
Мать Евы так часто опаздывает! На несколько минут обязательно, а иногда намного больше, и так происходит с тех пор, как они приехали и поселились в этом городе. Несколько раз в неделю, после того, как все матери уже разошлись, скрылись в разных направлениях по улицам, Тереза, наконец, появляется. Торопится, выглядит запыхавшейся, а между кончиками пальцев у нее торчит сигарета. Издалека знаками она кое-как оправдывается, качает головой, улыбается, будто просит не слишком обижаться на нее, затем опять обретает отсутствующий вид, непонятное легкомыслие.
Молодая мать неизменно заявляет: «Меня ужасно задержали… Ева, дорогая, ты же понимаешь?» или беззастенчиво, сама тому не веря, говорит: «Как это возможно, они отпустили тебя раньше времени?», при этом она делает вид, что не знает, с какой точностью открывается и закрывается школьная ракушка. Но до настоящего времени эта непунктуальная мать, в конце концов, всегда появлялась. Для Евы только это имеет значение, ведь тогда окружающий мир не закручивается с головокружительной скоростью, а почва в этом городе, где она никого не знает, не уходит из-под ног.
На обратном пути ребенок цепляется за пальто матери, которая терпеть не может, когда ее берут за руку, словно маленькая ручка между пожелтевшими от сигарет пальцами мешает ей, раздражает.
В тот день Ева все хуже и хуже чувствует себя среди промокших плащей, залитых дождем зонтов. Ее сердце сжимается от боли, и она щурит глаза, чтобы обнаружить на другом конце улицы присутствие единственно важного для нее человека. Нет! Ничего, кроме удаляющихся фигур. Ни одна из женщин, которая могла бы быть ее матерью, не направляется сюда. Тишина сгущается подобно мраку. Дверь школы закрыта, и поскольку Ева не осмелилась ни о чем спросить у дамы в голубой кофточке, ей остается лишь укрыться под портиком. Она садится на корточки, как печальная, безропотная, красненькая лягушка. Ева вздыхает, приподнимается, почесывает лодыжку. Она понимает, что очень плохо знает дорогу между школой и квартирой, расположенной не так близко. Квартирой, где она с матерью живет лишь два месяца.
Черные глаза Евы все лихорадочнее блуждают по всем направлениям.
На сей раз она услышала свой собственный голос, произнесший «мама». Любой человек, что приближается, оказывается невыносимо чужим. Вот она, там! Нет, это не она!
Тоска на этом враждебном тротуаре с залитой водой трещиной в асфальте и промокшей, скомканной газетой на обочине. Смутное ощущение, что ты уже ничто, что ты невидима.
Малышка резко отскакивает от стены, к которой прислонялась, и убегает куда-то. Ева, такая худенькая, такая слабенькая, бежит по городу с набитым книгами ранцем, ударяющим ее по спине. Тротуары скользкие. Огни машин отражаются большими красными звездами в ее залитых слезами глазах. Все смешалось. Если бы не городской шум, можно было бы услышать жалобный стон, вырывающийся из горла девочки в то время, как она, не замедляя шаг, не глядя ни налево, ни направо, пересекает улицу, затем две, три или четыре, наугад.
Ева бежит, напрягаясь выше своих сил, ей трудно дышать. Горло пылает, ноги болят, да еще этот ранец, он такой тяжелый, что замедляет бег, она хотела бы бросить его на землю, но потеря ранца напугала бы ее еще больше.
Несчастный случай пока еще не произошел. Не хватило какого-то пустяка, чтобы беда не случилась вовсе. Ева чудесным образом могла бы выбрать правильный маршрут, упасть от усталости на пороге какой- нибудь лавки, пока случайный прохожий не спросил бы ее: «Ты потерялась?» Но ничего подобного не происходит, и холодный дождь окончательно смывает все шансы.
Ева бежит по своей маленькой траектории потерянного ребенка, не зная, что в то же время ее мать, принявшая сильную дозу одинокого забвения, большой стакан для абсолютного безразличия, тем не менее
