папуасов. Но, кроме того, он инстинктивно выбрал единственно верный путь — продемонстрировал свои добрые намерения, если хотите — беззащитность…
И потекли день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем.
'Сплю я здесь обыкновенно от 9, редко от 10 часов вечера до 5 утра; на сиесту (от часу до двух пополудни) полагается еще час. К этим восьми или девяти часам прибавлю на еду три раза в день около часа с половиной, на разговоры с туземцами и слугами уходит еще один час. На работу, таким образом, мне остается около 12 часов в день'.
За первые четыре месяца он всего пять раз побывал в соседней деревне Горенду; но не из страха, а из боязни быть навязчивым.
Заметив, что папуасы прячут от него жен и детей, Маклай каждый раз предупреждал свистком о своем приходе в деревню. Заметив, что от него скрывают многие стороны быта, обряды, не старался разузнать то, что держали от него в тайне.
'Знание языка, я убежден, — единственное средство для удаления недоверия', — писал Миклухо- Маклай.
Безусловно, взаимное непонимание — одно из главных препятствий для установления контакта. Только читая дневники путешественника, начинаешь понимать, насколько это препятствие труднопреодолимо.
'Все, на что нельзя указать пальцем, остается мне неизвестным', записывает он, уже прожив два месяца среди папуасов.
Сколько времени, труда, выдумки нужно было употребить, чтобы узнать перевод одного только слова!
Вот одна из историй, рассказанная Николаем Николаевичем.
'Как объяснить, что желаешь знать слово 'хорошо'?.. Берешь какой-нибудь предмет, о котором знаешь, что он туземцу нравится… и говоришь 'хорошо', стараясь при этом делать довольную физиономию. Туземец знает, что, услыхав русское слово, он должен сказать свое, и говорит какое-нибудь. Потом показываешь другой предмет, делаешь кислую физиономию и бросаешь его с пренебрежением… Пробуешь несколько раз с различными туземцами — слова выходят различные. Наконец, после многих попыток и сомнений, я наткнулся на одного туземца, который, как я был убежден, меня понял. Оказалось, слово 'хорошо' по-папуасски — 'казь'.
Месяца два Маклай употреблял слово 'казь' в смысле 'хорошо', и туземцы каждый раз с довольными физиономиями кивали головой — 'казь', 'казь'. Но потом сам Николай Николаевич заметил, что как будто не все его понимают. Решил проверить, отыскал самого сметливого папуаса. Показал черепки разбитого горшка, а потом целый, хороший.
'Ваб!' — говорит папуас.
Николай Николаевич вновь решил проверить. Показывает несъедобный плод, а потом хороший. Спрашивает: 'Ваб?' — 'Ваб!' Показывает дырявый башмак, а потом целый: 'Ваб?' — 'Ваб!'
Теперь уже слово 'ваб' Николай Николаевич употреблял в смысле 'хорошо', но через месяц выяснил, что 'казь', оказывается, название табака, а 'ваб' означает 'большой горшок'.
Опять неудача!
Тогда Маклай прибегнул к хитрости: 'Я стал давать пробовать разные соленые, горькие, кислые вещества и стал прислушиваться к тому, что говорят пробующие своим товарищам. Я узнал, что 'дурно', 'скверно' — одним словом, 'нехорошо' выражается словом 'борле'. С помощью слова 'борле', которое оказалось понятным для всех, я добился от Туя значения противоположного, которое есть 'ауе''.
Эта запись в дневнике датирована 25 января 1872 года. Понадобилось четыре месяца, дабы понять, что 'хорошо' звучит по-папуасски как 'ауе'!
Нет, не просто давался язык. Еще труднее было завоевать доверие.
Несомненно, Маклай всегда был искренен, без искренности нет доверия. Но в то же время он строил свое поведение по некоему продуманному сценарию с учетом особенностей психологии папуасов.
Он лечил жителей окрестных деревень, дал им гвозди, ножи, топоры, научил выращивать дыни, тыквы, папайю, кукурузу. Русские слова 'нож', 'тапорр', 'арбуз' и сейчас остаются в диалекте бонгу.
Маклай искренне хотел быть полезным, хотел стать другом для папуасов. И тем не менее всегда сохранял дистанцию, преднамеренно окружая себя неким ореолом таинственности.
Вы помните, наверное, как ночью, украдкой Миклухо-Маклай хоронил Боя, не желая, чтобы папуасы узнали о смерти слуги белого человека. Как поджег он в блюдечке спирт и как папуасы упрашивали его 'не зажечь моря'.
Часто и самые невинные действия Маклая — приготовление ко сну, чаепитие — казались туземцам загадочными.
Когда по незнанию он нарушал какие-то 'табу' — оставлял недоеденным кушанье или беззаботно отбрасывал в сторону банановую кожуру, туземцы и это считали проявлением 'неземного' могущества.
Каарам-тамо — 'человек с Луны'.
Папуасы верили, что Маклай умеет летать, может вызвать и прекратить дождь или землетрясение, обеспечить успех в военных действиях.
Он был добрым волшебником — дарил, лечил, предупреждал войны между деревнями. И однажды пришли к нему 'тамо боро' — большие люди, вожди окрестных деревень, чтобы просить его остаться навсегда с ними, стать 'тамо боро-боро'…
Пятнадцать месяцев прожил Николай Николаевич среди папуасов. Потом в июне 1876 года вновь вернулся на Берег Маклая. 'Я держу слово и возвращаюсь не единственно как естествоиспытатель, а также как и 'покровитель' моих черных друзей… Решился защищать, насколько могу, их правое дело — их независимость в случае европейского вторжения'.
Уже тянулись к Новой Гвинее руки колонизаторов — голландцев, англичан, немцев, американцев. Не приходилось сомневаться: 'Колонизация… кончится истреблением папуасов'.
Болезни, алкогольные напитки, проституция, торговля людьми — далеко не исчерпывающий список злодеяний колонизаторов.
Очевидец писал: 'Охота за черными была любимым спортом колонистов. Выбирали день и приглашали соседей с их семьями на пикник. После обеда джентльмены брали ружья и собак и в сопровождении двух- трех слуг отправлялись в лес искать черных. Иногда им удавалось подстрелить женщину или одного-двух мужчин.
'Охота на черных птиц' — назывался этот 'вид спорта'.
Эрнст Геккель считал, что 'черные' близки к питекантропу, что они лишь некая промежуточная форма в ряду переходных видов от обезьяны к белому человеку.
Такие взгляды становились знаменем расизма, служили 'оправданием' колониальных притязаний.
Наука о народах существовать вне политики не может!
Николай Николаевич убедился, что все факты, выдвигаемые в защиту подобных 'теорий', не выдерживают критики.
Утверждали, например, что у папуасов волосы якобы растут пучками, что у них какая-то особенная жесткость кожи, 'неполноценный' череп, что с обезьянами их 'роднит' оттопыренный в сторону большой палец ноги…
Эдакая глупость!
Николай Николаевич доказал, что волосы у папуасов растут 'совершенно так же, как у европейца'. Что жесткость кожи отнюдь не врожденная и возникает исключительно по причине незащищенности тела папуаса от постоянного воздействия солнца, ветра, дождей. Оттопыренность большого пальца объясняется тем, что папуасы, не зная крючков, используют ноги при ловле рыбы.
Миклухо-Маклай описал эту необычную ловлю: '…вода там была немного ниже колен, и дно, разумеется, хорошо видно. Вдруг Туй сделал энергичный прыжок, и одна из рыбок оказалась пойманной. Туй ловил их ногой. Он сперва придавил ее ступней, потом поднял, ухватив между большим и вторым пальцем ноги'.
Множество единичных наблюдений, фактов приводили к одному и тому же выводу: условия обитания, уклад жизни полностью объясняют — и определяют! — особенности строения тела папуасов, даже цвет их кожи.
