Она живет ожиданием: вот станет Нильсу чуть получше, кончит он рукопись, они получат деньги, хотя бы немного. Конечно, проклятое безденежье угнетает и его, усиливает болезни.
13 января. 'Теперь он очень беспокоится о деньгах. У нас осталось совсем мало. Не могу ли я что- нибудь делать, чтобы заработать немного? Он совершенно, полностью не способен работать, а мы не можем жить без денег. Это его очень изводит'.
18 января. 'Как я хотела бы сделать что-нибудь, чтобы достать денег, у нас осталось совсем мало, и бедный Нильс совсем не может работать или писать статьи, чтобы получить что-нибудь. Другие женщины зарабатывают, почему я не могу? Нильс говорит, что он не позволит мне этого. Но я очень хочу'.
20 января Николай Николаевич пишет записку: 'Брат Мiск. По случаю нездоровья я не мог приготовить вовремя 2-ю половину статьи моей для Н. В.[7], почему я не могу получить за нее гонорар. Но я приготовил ее сегодня к отправке в редакцию и, вероятно, получу деньги завтра или послезавтра. Если можешь, пришли мне руб. 10. Я их возвращу тебе, как только получу из редакции…
М. М.'.
И приписка:
А на следующий день, 21 января, был день ее рождения. Многое, наверное, вспомнилось, передумалось.
'Сегодня мне 29 лет! Мария В. и Мiск пришли на обед, отпраздновать… Бедный Нильс, конечно, не мог прийти в столовую'.
К ним в дом приходят немногие: брат Михаил с женой, В. Ф. Суфщинский — товарищ Николая Николаевича по гимназии, антрополог А. П. Богданов, журналист Модестов.
За те двенадцать лет, что он странствовал, о нем почти забыли, потом рукоплескали, а теперь…
27 января их дом неожиданно посетил великий князь Николай Михайлович. Только соболезнования, никакой помощи. В дневнике Маргариты вновь и вновь холодная тоска беспросветной нужды. 'Сама мысль просить денег приводит меня в ужас…'
1 февраля пришел брат Владимир, принес 75 рублей: 'Он очень, очень хороший, знал, что нам надо… Это очень большая помощь для нас, хотя мы не можем заплатить 50 рублей за квартиру'.
16 февраля мать прислала 800 рублей — доходы с небольшого именьица Малин, которое она после смерти мужа купила в Киевской губернии.
Николая Николаевича к этому времени уже положили в клинику, к знаменитому профессору Боткину.
'Я не могу писать, я думаю о нем и переживаю за него, там — мой несчастный любимый! Такой больной, такой больной — и одни чужие вокруг него, я не хочу этого, я не хочу этого. Да поможет бог — ему должно стать лучше!'
Теперь день за днем в дневнике почти только и остаются записи о состоянии его здоровья. И еще о деньгах. Каждый день она ездит к нему в клинику. Поездка — 60 копеек.
Николаю Николаевичу то лучше, то хуже. В двадцатых числах марта появляется надежда на выздоровление. Профессор Боткин говорит, что скоро его можно будет взять домой. То ли действительно было некоторое улучшение, то ли Сергей Петрович Боткин не хотел, чтобы они теряли надежду — и он и она.
Но ее-то любящее сердце обмануть нельзя.
28 марта. 'Была с Нильсом почти весь день… он выглядит очень больным. Он вел себя так странно, был такой нервный и возбужденный сегодня, что совершенно напугал меня. Он настоял на том, чтобы сесть и начать паковать вещи, после чего был совершенно измучен и близок к обмороку…'
31 марта. 'Я никогда прежде не видела его в таком плохом состоянии. Я боялась оставить его… Одна только я понимаю его по-настоящему… Я убеждена, что он в очень опасном состоянии — я даже боюсь думать об этом. Боже… пощади моего любимого'.
2 апреля. 'Всю прошлую ночь и весь день каждые 10 — 15 минут он был на моих руках… Мой любимый умирал, я знала это. Днем мой дорогой страдал ужасно. Он был в сознании и много раз разговаривал со мной, но лишь повторял одни слова — 'моя любимая'. Он был на моих руках перед тем, как испустить последний вздох…'
На могиле его, на Волковом кладбище, — мраморная плита. Те же загадочные буквы — N.B.D.C.S.U.
Маргарита де Миклухо-Маклай — так она подписывала официальные бумаги — еще полгода после смерти мужа оставалась в России. Это по ее заказу изготовлено надгробие, и только она знала тайну латинских букв.
В биографии Николая Николаевича, которую она написала, есть глубоко личные строки: 'Он был очень преданным мужем и отцом, исключительно привязанным к семейной жизни и нежно любившим свой дом'.
А еще в этой биографии есть такие строки: 'Будучи много лет разлучен с цивилизованным миром, он проникся необыкновенной симпатией ко всему страдающему человечеству'.
Уезжая из Петербурга, Маргарита сожгла большую часть дневников, личных писем Миклухо-Маклая: 'Весь день я жгла письма и бумаги, пока моя голова совсем не разорвалась… Никто не должен видеть их. Многие хотят их увидеть. Никогда, никогда'.
Такова действительно была воля Николая Николаевича. Он сам уничтожил часть своих дневников, так как очень боялся, что его записи могут невольно облегчить европейским колонизаторам доступ во внутренние части Малаккского полуострова, на острова Океании.
'Я решил… положительно ничем, ни прямо, ни косвенным путем, не способствовать водворению сношений между белыми и папуасами'.
Что ж, его опасения были отнюдь не беспочвенны. Агент одной из торговых фирм Германии Отто Финш, высадившийся на Берег Маклая, назвал себя Абадан Маклай — 'брат Маклая'. Его встречали как друга. А в 1885 году здесь начала хозяйничать германская Новогвинейская компания.
Николай Николаевич служил науке и лучше, чем кто-либо, понимал значение своих дневников. Но в этом случае интересы науки отступали на второй план.
'Единственная цель моей жизни —
Оценивая значение работ, жизни, деятельности Николая Николаевича, его биографы говорят: 'Самое характерное для Миклухо-Маклая — это поразительное сочетание в его лице черт смелого путешественника, неутомимого исследователя-энтузиаста, широко эрудированного ученого, прогрессивного мыслителя- гуманиста, энергичного общественного деятеля, борца за права угнетенных колониальных народов. Подобные качества порознь не составляют особой редкости, но сочетание всех их в одном лице — явление совершенно исключительное'.
И все же прав Лев Николаевич Толстой, который в 1886 году писал Николаю Николаевичу: 'Не знаю, какой вклад в науку, ту, которой вы служите, составят ваши коллекции и открытия, но ваш опыт общения с дикими составит эпоху в той науке, которой я служу, — в науке о том, как жить людям друг с другом…'
Маргарита де Миклухо-Маклай прожила после смерти мужа еще сорок восемь лет. И она, и дети ее оставались русскими подданными.
Рассказывают, что она, почти не снимая, носила заказанную в Петербурге брошь с переплетенными буквами 'М. М.' и браслет с той самой таинственной аббревиатурой: N.B.D.C.S.U.
Один из внуков — Роб Маклай — по приглашению Академии наук СССР неоднократно приезжал в Советский Союз. В 1979 году он организовал и возглавил Австралийское общество Миклухо-Маклая. Одна из задач общества изучение вклада Николая Николаевича 'в познание культурных, интеллектуальных, личностных ценностей всех ветвей человеческой семьи независимо от цвета кожи и расы, государственного и социального статуса или вероисповедания'.
Жена Роба Маклая — Алиса Маклай — считает, что она сумела разгадать тайну латинских букв.
None but death can separate us — 'Ничто, кроме смерти, не может разлучить нас'.
Глава 9
