Черной Перемены, здесь не предавались ереси, не извращали святые реликвии. Мне оставалось лишь скрежетать зубами. В такой ситуации даже Ангел-Хранитель не пришел бы на выручку. В битве против ереси, будь он в хорошем настроении, мог и явиться в своей силе. Но не сейчас. Если Мордимер ошибся, поищу себе другого инквизитора — так, наверное, думал мой Ангел. И был прав. В мире нет места для тех, кто совершает подобные ошибки.
Что ж, я все-таки попытался. А может, не хотел признаваться даже себе самому, что во враждебный дворец Гомолло меня привело беспокойство о Курносе и близнецах? Не поиски Церкви Черной Перемены или возможность заработать у Хильгферарфа, а просто дружеская забота? Или наоборот — только теперь, зная, что смерть близка, старался найти благородные мотивы своему поведению?
Кардинал выглядел таким же, каким я помнил его по аудиенции. Щуплый старичок с милой усмешкой, бритыми щеками и седой козлиной бородкой. Лицо его напоминало печеное яблоко со слегка потрескавшейся кожицей.
— Мордимер Маддердин, — сказал тихонько. — Что за визит, инквизитор! Мы ведь встречались… — задумался, почесывая бороденку, — двенадцать лет назад на аудиенции в Хез-хезроне. Кажется, ты был тогда удостоен чести приложиться к моей руке.
— У Вашего Преосвященства прекрасная память, — сказал я, слегка поклонившись. Цепь, которой были скованы мои ноги, зазвенела.
— И что же привело тебя в мой дом, Маддердин? — спросил он с шаловливой усмешкой. — Необоримое искушение посетить подвалы Гомолло? Вера, что все те россказни про кардинала-дьявола справедливы? Необходимость проверить мою уникальную коллекцию инструментов, о которой ты наверняка слышал?
— Я осмелился побеспокоить Ваше Преосвященство по другому поводу, — начал я, — и если Ваше Преосвященство позволит мне сказать…
— Нет, Мордимер, — махнул рукою. — Этот разговор мне уже надоел. Посвящу тебе минутку-другую завтра вечером. Пояснишь мне предназначение некоторых инструментов. Это может оказаться весьма забавно, если осужденный сам станет описывать последствия применения орудий на своем теле, — прищелкнул пальцами. — Да-да-да, это интересная мысль! — На его лице расцвела улыбка.
Меня пронзила дрожь.
— Осмелюсь напомнить Вашему Преосвященству, что я — инквизитор епископа Хез-хезрона и действую на основании легальной концессии, данной мне властью Церкви и подписанной Его Святейшеством.
Гомолло глядел на меня с явственной печалью.
— Ничего не знаю о твоей концессии, Мордимер, — сказал он. — Впрочем, мне нет дела до таких вещей.
Я знал, что у меня остался один-единственный шанс на спасение. Слабый, неправдоподобный, но шанс. Этот человек был болен, к тому же убежден в собственной силе и в том, что никому не подотчетен. Но — ошибался. Никто не может оставаться безнаказанным. Каждый перед кем-то да отвечает. А если об ответственности забывает, тогда с легкостью можно его этим оружием сокрушить.
— Лицензию инквизитора выдает епископ, однако утверждает сам Святой Отец, — сказал я и молился, чтобы успеть закончить фразу, пока он не приказал бросить меня в подземелье. — А решение епископа суть эманация воли Ангелов и, следовательно, воля Господа Бога нашего Всемогущего. Ты не можешь обидеть меня, кардинал Гомолло, не противясь тем самым воле Ангелов!
Кардинал покраснел так, что я испугался, как бы кровь не брызнула у него из пор лица. Видно, никто и никогда не говорил с ним подобным тоном. Свита стояла, онемев, и, полагаю, думала о том, каких небывалых инструментов удостоится безумный инквизитор.
— Да срал я на Ангелов! — загремел Гомолло, и голос его дал петуха. — Вниз его, к тем мерзавцам! Приготовьте инструменты! Сейчас! Немедленно!
Именно на это я и рассчитывал. На неосторожные и резкие слова кардинала. Он был стар, склеротичен, измучен приступами мигрени. Но даже в этом случае ему следовало помнить, что смеяться над Ангелами не стоит. А может, пришло мне на ум, может, Бельдария — палач, убийца и тиран — попросту перестал верить в Ангелов? Может, стали для него лишь пустым, ничего не значащим звуком? Однако это совершенно не мешало Ангелам верить в него… Я почувствовал мурашки на шее и дрожь, пробежавшую вдоль хребта. Все лампы и свечи в комнате погасли, будто задутые внезапным порывом ветра. Но, несмотря на это, в комнате было светло. Даже светлей, чем прежде. В ее центре стоял мой Ангел-Хранитель. Мощный, белый, сияющий, с крыльями до потолка и серебристым мечом в мраморно-белой руке.
Все в комнате пали ниц. Только Бельдария стоял, бледный как мел, разевая рот выброшенной на берег рыбой.
— Мо… мо… мо… мо… — бормотал он.
Мой Ангел-Хранитель взглянул на него с хмурой усмешкой.
— Кардинал Бельдария, — сказал он. — Поверь, никому не позволено безнаказанно срать на Ангелов.
Махнул левой рукой, и тотчас подле него появились Курнос и близнецы. Ошеломленные, моргающие отвыкшими от света глазами. На Курносе — окровавленная рубаха, а у Первого через щеку вилась отвратительная рана. На моих ногах раскололись обручи кандалов.
— Делаю тебя, Мордимер, и твоих товарищей представителями Инквизиции во дворце Гомолло и прилегающих районах. Да будет так во имя Ангелов! — И острием меча стукнул в пол — даже брызнули разноцветные искры. — Сообщу епископу, — добавил тише. — Жди завтра инквизиторов из Хез- хезрона.
Свечи и лампы снова засияли, но Ангела меж нас уже не было. Только выжженные следы от его ног остались на драгоценном ковре кардинала. Курнос вскрикнул как резаный, а в его руках появилась длинная кривая сабля. Подбежал к ближайшему из людей кардинала и пришпилил его острием к полу.
— Курнос! — крикнул я, ибо не хотел, чтобы тот учинил в комнате резню. — Ко мне, Курнос!
Мгновение он смотрел на меня, не понимая, но потом на лице его появилась усмешка. Улыбающимся выглядел еще более отвратительно, чем обычно.
— Мордимер, — сказал он с чувством, — ты пришел за нами, Мордимер.
Подошел и обнял меня. Я отстранился, поскольку он вонял, как дьявольское отродье. Условия в подземельях кардинала, как видно, не способствовали гигиене, да мытье вообще не принадлежало к любимым занятиям Курноса.
Тот, кого ткнул саблей Курнос, лежал на полу и хрипел. На губах лопались кровавые пузыри. Некоторое время я равнодушно смотрел на него. На миг наши глаза встретились, и в его взгляде я увидел страх, непонимание и страшную тоску по утекающей жизни. Ах, милые мои, я уже привык к таким вещам… Остальные люди медленно поднимались на ноги, послышались шепотки.
— Все под стену, — приказал я громко.
Бельдария дернулся, словно желая схватить меня за кафтан. Левой рукой я придержал его ладонь, а правой начал бить старика по лицу. Не торопясь, открытой ладонью. Почувствовал под пальцами кровь и острые осколки зубов. Его нос хрупнул под ударом. Когда отпустил его, кардинал упал, словно ворох окровавленных лохмотьев.
— Заберите эту падаль, — приказал я слугам.
Прелат Бульсани дрожал под стеной. Вжался в нее столь сильно, будто хотел стать частью покрывавшего ее гобелена.
— Ты потерял охоту к шуткам, отче? — спросил я. — Жаль, я рассчитывал на утонченный юмор и изобретательные аллюзии. Ничего не скажешь, чтобы меня развеселить?
Он смотрел на меня со страхом и ненавистью. Знал, что для него все уже закончилось. Ночи, проведенные за картами, питьем вина и лапаньем девок.
Его жизнь нынче стоила не более плевка на горячем песке. И я прозакладывал бы обе руки, что будет столь же недолгой.
Я улыбнулся и направился к близнецам. Те пожали мне руку с волнующей преданностью.
— Я знал, правда, Мордимер, знал, что ты нас не оставишь, — сказал Первый.
