Потом он встал и приблизился к вашему покорному слуге, который смотрел на всё это, по меньшей мере, как баран. Он положил мне руку на плечо, и я согнулся под её тяжестью. Сейчас тот, кого я принял за нищего, не казался уже ни таким низким, ни таким немощным как перед этим. Даже жалкий балахон превратился в белоснежный плащ. Его волосы, казалось, мерцали чистым золотом.
— Мордимер, — сказал он, — мой дорогой Мордимер. Ты действительно не знаешь, кто я?
Я неосторожно посмотрел в его глаза и утонул в лабиринтах безумия, которое в них пульсировало. Я не смог бы уже сам отвести взгляд, но он ударил меня по щеке. Я вырвался из тенет и отлетел к стене.
— Не хочу тебя пугать, мой мальчик, — молвил он, и в его голосе я уловил нотку печали.
— Кто ты? — спросил я, удивляясь, насколько спокойный у меня голос. Я был поражен, ведь, несмотря на то, что сейчас я чувствовал исходящую от него необыкновенную мощь, никаких признаков, обычно сопровождающих явление могучих демонов, я не распознавал.
— Помни, что смело могу вспомнить слова Господа: «Не бойся, ибо Я с тобою; не смущайся, ибо Я Бог твой; Я укреплю тебя, и помогу тебе, и поддержу тебя десницею правды Моей»[19].
Если бы я мог, то выхватил бы меч из ножен, но у меня ничего не было, кроме кинжала, спрятанного за голенищем сапога. Что ж, я его вытащил, сознавая, как смешно выглядит этот жест. Но ведь не об оружии шла речь, а о силе веры, которая направит лезвие.
— «Трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит; будет производить суд по истине»[20], — воскликнул я.
— Прекрасно сказано, Мордимер, — признал он с одобрением. — Тем прекраснее, что ты веришь в то, что я — демон.
— У тебя времени ровно на три удара сердца, чтобы объясниться. Потом тебя убью, — предупредил я спокойно и решительно.
Так спокойно и так решительно, дабы скрыть свой ужас. Ужас мышки, грозящей льву.
— Мое сердце никогда не билось, и ты не смог бы меня уничтожить, даже если бы я это позволил…
— Это ангел! — крикнул Поммел, не поднимая головы от пола. — Это ангел! Сжалься надо мной, милостивый господин!
— С тобой мне не о чем говорить, — буркнул стоящий рядом со мной человек, и я вдруг увидел, что рот Поммела исчезает. Через минуту на его лице между кончиком носа и подбородком ничего нельзя было увидеть, кроме гладкой кожи.
— Ты на самом деле ангел? — спросил я, отступая на шаг и краем глаза поглядывая на Поммела, который в отчаянии ощупывал себя пальцами в поисках рта, и глаза у него были выпученными от ужаса.
— Я не обычный ангел, Мордимер, — ответил он. — Я твой ангел-хранитель. Я лампада, которой ты рассеиваешь тьму, я капля воды, которая упадет в твой жаждущий рот, я дуновение ветра среди жара пустыни, я предвестник надежды там, где забыто слово «надежда». — Вдруг его фигура выросла аж под потолок. Я закрыл глаза, ибо блеск ослепил мои зрачки. — И я Слуга Божий, Молот ведьм, а также Меч. Я проведу тебя среди Ловцов Душ и подарю жизнь среди Черной Смерти. Хочешь ли обнять меня, Мордимер?
— Нет, — отказался я, сознавая, что через миг его гнев падёт на мою голову.
Я знал, что предо мной демон, потому что человек столь скверного поведения как я, не заслужил себе ангела-хранителя. Он пытался меня запутать, сыграть на самолюбии, сбить с толку…
— А ведь не ошиблись насчёт тебя, — бронзой прогремел его голос. — Ты именно тот, кого я искал. Подойди, дитя моё. Теперь обниму тебя с истинной любовью. Ты уже не сгоришь в моем пламени…
Он даже не ждал позволения. Его огромные, сияющие белизной крылья укутали меня, словно перина из горячего снега. Дети мои, Мордимер Маддердин не дурак и знает, что снег не может быть горячим, поскольку под воздействием тепла человеческих рук превращается в воду. Но что из этого, если крылья ангела казались сотворёнными именно из раскалённых снежных хлопьев. Они не обжигали меня, но наполняли жаром мое сердце, ум и душу.
Это было ужасное и пронзительное чувство, но, в то же время, несущее полную боли сладость. Я закрыл глаза и, наверное, долго пробыл в удивительном забытьи, пока не открыл их вновь. Рядом со мной никого не было. А ни человечка в сером балахоне, а ни ангела с крыльями, сотканными из раскалённого пуха. Только на полу осталось белое перо, но и оно вскоре зашипело, а затем исчезло, оставляя лишь выжженный след на дереве.
Я обернулся в сторону Поммела, дабы проверить, что с ним происходит. Он уже обрёл рот, сидел в углу кабинета с застывшим из ужаса лицом и водил пальцами по губам. Посмотрел в мою сторону.
— Уезжай отсюда как можно скорее, Мордимер, — сказал он, и в его голосе я почувствовал и страх, и злость. А может и толику зависти? — Забирай все деньги и уезжай. Я дам тебе рекомендательное письмо к епископу, только оставь нас в покое.
— Сделаю, как пожелаешь, Генрих, — я кивнул головой. — Желаю тебе счастья и благодарю за всё.
Он посмотрел более осмысленным взглядом. Вздохнул и поднялся с пола. Тяжело упал на стул. Пальцами левой руки он снова провел по губам, как бы проверяя, на своём ли они месте.
— Я также желаю тебе счастья, Мордимер. На самом деле. Несмотря ни на что. — Я почувствовал искренность в его голосе. — Хотя не изведаешь его ни ты, ни те, кто, к своему несчастью, окажутся на твоём пути…
— Отчего же? — воспротивился я.
Он не ответил, только перевёл взгляд на выжженный в дереве след ангельского пера. Потом посмотрел на меня.
— «Всегда опасно жалким размещаться меж молотом и жаркой наковальней»[21], — процитировал он фрагмент пьесы.
— Риттер, — бросил я машинально.
— Да, Гейнц Риттер, — ответил он. — Разве не гениальный поэт?
Я подошел к столу и сгрёб пухлый кошель с гонораром, полученным от Клингбайла.
— Прекрасный, — согласился я. — И жизнь моя также будет прекрасной. Когда-нибудь…
Он посмотрел на меня, и на этот раз в его взгляде я увидел сочувствие.
— К сожалению, нет — сказал он. — Пусть бы ты и хотел этого больше всего на свете. Будешь как пожар, Мордимер. Ты сожжешь всё, к чему приблизишься…
Я кивнул, не от того, что признал его правоту, но дабы знал, что я понял его слова.
— До свидания, Генрих, — я открыл двери.
— Прощай, — ответил он.
Примечания
1
[1] Пекара перефразирует изречение святого Великого Василия Кесаврийского: Kaїdy wierny ma u swego boku anioіa jako opiekuna i strуїa, by prowadziі go do їycia (в каноническом польском переводе) — У каждого верного есть Ангел, как Хранитель и Страж, дабы вёл его по жизни. В оригинале фраза звучит так: Quod autem unicuique fidelium adsit angelus velut paedagogus quidam et pastor vitam dirigens nemo contradicet — С каждым из верных есть Ангел, который, как детоводитель и пастырь, руководит его жизнью (в
