аристократка… Может быть, была рабыней в какой-нибудь семье, вот и нахваталась там…
— Ладно, не горячись, мне, в принципе, это безразлично… Если хочешь здоровую жену и ребёнка, береги их, хотя бы первое время береги… Держи себя в руках, я за свою жизнь на многое насмотрелся, а как врач так и вообще… — отвернулся, снова намачивая тряпку, — Но если ты и впрямь намереваешься заводить семью, я думаю, ты и так всё понимаешь.
Дальше он молчал. Отрывал бинты и обрабатывал раны, хвалил Марка за хорошее здоровье, накладывал новые чистые бинты.
— Я приду дня через два, как будет возможность, может, к этому времени тебе уже и перевязка будет не нужна.
— Что там Лелий? — поинтересовался Марк.
— Лелий? — Цест мыл руки, задумчиво вытирал их в полотенце, — Я оказался прав, а они — нет… Рана не глубокая, как я и думал, да и заживает на нём всё быстро, как у тебя здоровье, дай бог… И откуда вы такие?.. — стал собирать инструменты в ящик, — Уже встаёт и пытается ходить по палатке… Удивительно! Поправляется… С некоторыми возишься, возишься, и то, и это, а оно никак, а с такими, как… — покачал головой, — Ладно, пойду я, ещё зайду к нему, посмотрю. Зовите, если что.
Ушёл. Марк осторожно надел тунику поверх нижней короткой, которую пришлось одёрнуть вниз, после перевязки все раны болели, и почему-то раздражение портило настроение.
Марк пошёл к ведру попить воды и столкнулся с рабыней, с её прямым взглядом больших тёмных глаз:
— Так, значит, вы уверены, что я не аристократического рода, да?
— А ты всё время подслушиваешь? — спросил вопросом на вопрос, даже не смутился, прошёл к ведру, подхватывая ковш с водой. Ацилия развернулась, провожая взглядом:
— Вы так громко разговаривали, что не оставили мне выбора.
— Да брось ты! — он пил, потом обернулся, не глядя убирая ковш и стирая с губ остатки воды, — Ты всё время подслушиваешь, даже те разговоры, которые тебя не касаются. — Смотрел ей в лицо.
— Если это и происходит, то не по моей вине.
Он только хмыкнул и прошёл мимо. Ацилия смотрела ему в спину. Он злил её, злил невыносимо:
— Вы всё время врёте? Ложь — это постоянная составляющая вашей жизни?
Он обернулся медленно:
— Я не вру, я просто иногда умалчиваю правду, а это не ложь…
— Почти что ложь! — выпалила Ацилия.
— Почти что… — пожал плечами, собрался уходить, но Ацилия остановила его вопросом:
— Что из того, что вы мне наговорили — правда? А что — почти что ложь? Что вы умолчали? Можно ли вам вообще верить?..
Марк долго молчал, разглядывая её лицо.
— Цесту я ничего не сказал о тебе, чтобы не было лишних вопросов, с тобой же я честен, мне нужна ты, и нужен мой ребёнок…
На этот раз уже усмехнулась сама Ацилия:
— А если я скажу ему, что вы скрываете правду, что я хочу уехать от вас, а вы не пускаете…
— Ему всё равно! — перебил Марк, — Цест — врач, а не судья, искать кто прав, кто виноват, и уж тем более вмешиваться и выслушивать жалобы.
— Я и не собираюсь жаловаться.
— Вот и молодец…
— Я просто не привыкла, чтобы что-то делали со мной, не спросив моего желания, а вы всё уже решили и за меня и для меня.
— Тебе вредно волноваться, поменьше бери всё это в голову. — Развернулся и пошёл, давая понять, что разговор окончен. Ацилия проводила его глазами, от бессилия стискивая кулаки, сжимая зубы.
* * * * *
Прошло несколько дней. Марций уже снова вышел на службу, и Ацилия осталась одна, да и одной ей было лучше. За эти дни они мало ругались, просто терпели друг друга, иногда разговаривали на отвлеченные темы, он звал её с собой за стол, и Ацилия редко отказывалась: всё равно не отстанет, начнёт задавать вопросы, уж лучше сдаться.
Днями Ацилия мало чем занималась, играла на флейте, принимала ванну, ходила по лагерю, смотрела, как тренируют молодёжь, много общалась с Авией. Та искренне рада была за Ацилию, успокаивала, говорила, что Марций слывёт в лагере человеком, который держит слово, и уж, если он пообещал, что сделает её своей женой, то сделает непременно. Ацилия только вздыхала, эта перспектива мало радовала её, хотя за последние дни он вёл себя хорошо, показывал себя совершенно с незнакомой стороны. Был заботлив, мало вызывал неприятия по отношению к себе. Но Ацилия-то знала, каким он мог быть, когда выходил из себя или что-то было не по его желаниям. Рядом с ним не расслабишься, так и жди чего постоянно.
Ацилия часто просыпалась по ночам и долго лежала, глядя в полумрак, всё представляла себе, что же ей делать, как сложится её дальнейшая жизнь, а, может, и правда смириться ей? Пойти на поводу у судьбы? Всё равно, даже если она вернётся в Рим, что это изменит? Там она попадёт под власть брата, которого не видела почти пять лет. Может, там тоже самодур не лучше этого Марка, тоже будет требовать что-то, вмешиваться, и на своё усмотрение распоряжаться её судьбой и жизнью её ребёнка…
Хотя, он всегда присылал Ацилии подарки из Рима, приезжал, когда она была маленькой, любил с нежностью родного брата, навряд ли его отношение поменялось бы после всего, что пережила Ацилия. Всё, что было с ней, было не по её вине.
В ту ночь она опять лежала без сна, думала. Ладонь сама собой легла на живот. Здесь… Здесь он, его ребёнок… Ещё маленький, ещё света не видевший, а уже его… Весь в него… Весь, как он… Аж содрогнулась, напрягая пальцы ладони.
Нет! Пока он только её, и находится у неё под сердцем, слышит его удары, и больше похож на неё, на неё, свою маму…
Маму?
Боги святые!
Она станет матерью! Матерью ребёнку! И он будет любить её, называть её 'мамой', будет искать у неё защиты и любви, и ему будет всё равно, какая Ацилия по характеру, внешности, происхождению, он будет любить её только потому, что она его мама…
Как это всё интересно…
Он будет искать у неё защиты, как и сам Марций искал её у своей матери, убитой отчимом… Как он рассказывал тогда…
Ацилия нахмурилась невольно.
Что за мысли в голову лезут? Нельзя! Нельзя об этом… Нельзя о смерти…
Она любит его, она хочет, чтобы он родился.
А отец его?.. А что отец?.. Ацилия вздохнула. А отец, как бесплатное неизбежное приложение, от которого никуда не денешься, как бы ни хотелось.
Ацилия повернулась на бок, подтянув ноги к животу, стала проваливаться в сон, и в этот миг громкий крик огласил всю палатку, заставил Ацилию буквально подпрыгнуть, а сердце — чуть не выскочить из груди.
— Нет! Нет! Боги святые, только не это…
Ацилия вскочила, дрожа всем телом, это кричал Марций во сне, переполошив в своём углу и самого себя и Гая у входа. Она прибежала, резко отдёрнула штору, зажав левой ладонью горло, словно пыталась унять дрожащее сердце.
— Что?.. Что происходит?
Марций сидел в своей постели на полу, растерянно смотрел на Ацилию, смущённо потирал ладонью мокрое от кошмара лицо, огромные переполошенные глаза, наполненные слезами.
— Вы… Вы с ума сошли… — прошептала Ацилия, — Что вы делаете, я чуть от страха не умерла вместе
