раздражение этой дерзкой виэлийки стало заражать и его. Но ругать-ся не было никакого настроения.
— Нас не надо было искать! Ни меня, ни моего ребёнка!.. Можно подумать, за это время ни одна другая женщина не родила сына своему обожаемому господину? — она ходила по краю, она совершенно забыла об осторожности, она зря испытывала его терпение. В любой другой момент он бы принял меры, или наказал бы её за дерзость, но сейчас в другой комнате, всего-то лишь на два этажа выше, метался в жару его ребёнок. Может, и поэтому Кэйдар вёл себя сейчас вот так, с удивительным даже себе самому спокойствием.
— Ты можешь делать со мной, что угодно, — я же беглая! Но оставь в покое моего Тирона!.. Он — мой! Это мой мальчик… Нам никто больше не нужен… Ты не имел никакого права разлучать нас…
— А не ты ли сама хотела убить его?! Все эти твои глупые попытки самоубийства!.. Эти сцены с отказом есть!.. Ты и сегодня чуть не убила его своими же руками. Ты!.. Ты — мать!!!.. И чуть ножом этим дурацким… А сейчас разыгрываешь тут передо мной несчастную… — Кэйдар взорвался, не сдержался- таки. — Да тебе же в руки его давать опасно!.. Ты сама не понимаешь, что делаешь… Лишь бы мне отомстить — и больше ничего!..
— Неправда… — Ирида подошла к Кэйдару на расстояние одного шага, всё своё воз-мущение и протест выплеснула всего в одном слове, подкреплённом отчаянным взглядом. В глазах её слёзы стояли невыплаканные, свет светильника отражался в них, и от этого глаза казались ещё больше, ещё выразительнее, и играли, как драго-ценные камни. — Там… с ножом случайно получилось… Я никогда бы… никогда бы не смогла… Нет! — отвернулась, закрывая лицо ладонями.
— Ты не раз хотела убить его, пока вынашивала. От этого никуда не денешься. Это так же точно, как и то, что ты — беглая рабыня! Ты не просто сбежала от своего хо-зяина, ты кражу его собственности совершила!.. Рабыня украла свободнорождённо-го! За такое и правда смерть полагается… И хозяину решать, каким способом… — при этих словах Ирида посмотрела на Кэйдара, и он увидел, что она плачет, беззвуч-но, без всхлипываний. Так плачут только от бессилия, от отчаяния. — И те люди, кото-рые тебя прятали, тоже должны быть казнены публично…
— Нет… — Ирида глядела на него с ужасом, стояла, обхватив себя руками за плечи. — Они не знали… Я не говорила никому из них… Мирна не могла знать… Она даже объявлений не читала… Она не умеет читать…
— Они знали! — упрямо настаивал на своём Кэйдар. — старуха точно знала, я говорил с ней… Я её видел сегодня вечером…
— Ты не посмеешь, — поправила себя сама неохотно и потому не сразу:- Вы не по-смеете…
— Хм-м, — Кэйдар хмыкнул, насмешливо повёл бровями. — Это почему же? Смерть этих стариков будет на твоей совести. Хорошая благодарность в ответ на помощь…
— Я бы умерла с голоду, если б не они… Без Мирны я бы не пережила роды… Мой Тирон умер бы ещё тогда… Их благодарить нужно, а не наказывать… — говорила едва слышно, сквозь слёзы, они текли у неё по щекам сами собой.
— Конечно, я уже про всё знаю… Эта старая Мирна — так ты её назвала? — пыталась объяснить мне… — помолчал немного. — Я отпустил их… — теперь уже во взгляде ви-элийки появилось изумление, не страх, и не отчаяние, — одно лишь изумление. — Ду-маешь, пяти тысяч лиг им хватит, чтоб отблагодарить за помощь?
А что мне делать с тобой? — опять усмехнулся, встретив взгляд Ириды. — Я обещал тебе свободу, помнишь? — она не отводила глаз, так и смотрела прямо, чуть исподло-бья. Волосы из растрепавшейся косы длинными прядями падали ей на лоб. А она за эти пять месяцев сильно изменилась. Она же худющая была, одни кости и глаза. А сейчас? Сейчас на себя не похожа. И лицо, и фигура стали заметно полнее, как-то женственнее. Такой Кэйдар её ещё не знал. Поэтому виэлийка казалась ему чужой, незнакомой. Поэтому к ней хотелось прикоснуться, почувствовать, ощутить мягкость этого незнакомого тела. Он бы, наверное, в другой ситуации не удержался, попробо-вал на вкус эти мягкие, красивого изгиба губы. Но он пришёл в подземную тюрьму не за этим. Просто хотел видеть, просто соскучился…
А характер у этой девчонки остался прежним. Всё такой же, с глупыми до безрас-судного выходками. Только она посмела встретить тебя вот так, криком, упрёками, возмущением, обращением на 'ты', как к равному себе. Такое поведение тебя раз-дражало всегда, но временами ты скучал даже по этому.
— Я не брошу своего ребёнка! — крикнула возмущённо Ирида. — Ни за что! Никогда! Мне не нужна свобода ценой моего ребёнка…
— А кто сказал про вольную? — Кэйдар рассмеялся. — Ты беглая! А это многое меня-ет… Все мои прежние обещания теряют силу… Я больше ничего не собираюсь тебе обещать!
— Тогда чего вы от меня хотите?.. Зачем пришли сюда? — Ирида незаметно для себя перешла на 'вы', но потом поправилась:- Если хотел наказать — пожалуйста!.. Но ребёнка своего я увижу, наконец, или нет?! Где мой Тирон? Куда ты его дел? Что с ним стало?
— Ты его не увидишь больше! Это будет лучшим наказанием для тебя… Я сохраню тебе жизнь, но его ты больше не увидишь… — Кэйдар отвернулся, шагнул за порог, и охранник захлопнул за ним дверь. Ирида следом бросилась с воплем, кулаками и всем телом ударилась в дверь.
Неужели он посмеет так мучить её?! Лучше бы ударил!.. Что хочет, сделал бы в наказание, но вот так?!.. Это подло! Это жестоко! Это жестокость нечеловеческая…
В слезах ломая руки, она без сил опустилась на пол, плакала навзрыд, доверяя своё горе полной темноте и одиночеству…
— Отнеси ей тёплый плащ, горячего вина с травами, чего-нибудь поесть, — Кэйдар на ходу отдавал распоряжения тюремному служителю. — Смотри, чтоб она ни в коем случае не заболела…
* * *
Она отвергала всем своим поведением все проявления заботы по отношению к себе, не отвергала даже, а не замечала. Плащ, несмотря на холод и сырость, вызы-вающие дрожь во всём теле, так и остался лежать свёрнутым у порога. Не тронула она и вино и мягкие сдобные лепёшки. Зачем ей всё это? Для чего? Поддержать силы? Сберечь здоровье? А кому они нужны, её силы и её здоровье? Кому, если рядом нет её Тирона?! Её не просто лишили ребёнка, её лишили смысла существова-ния… Зачем она нужна ей, эта жизнь, если ей больше никогда не увидеть свою кро-виночку? Своего маленького родненького мальчика?
Кэйдар отобрал его! Разлучил их! Навсегда разлучил… Он ведь так и сказал тогда.
Ирида плакала поначалу, металась по своей камере-клетке, билась в дверь, но потом устала, поняла, что никто её не слышит и не услышит больше, и впала в зна-комое ей состояние полной отрешённости и апатии. Внешний мир, замкнувшийся для неё на ребёнке, перестал существовать. Она лишилась главного, что давало ей силы жить, что наполняло смыслом её заботы и тревоги.
Если раньше она отказывалась есть потому, что смертью своей и своего ребёнка хотела отомстить Кэйдару, то теперь смерть казалась ей естественным финалом жизни, лишённой смысла.
Откуда ей было знать, что её ребёнок, её Тирон не забыл свою мать? Его еле-еле спасли, еле выходили. Лил три ночи провёл рядом с его кроваткой, почти не отходил, отпаивал мощными лекарствами. Но похудевший, ослабевший ребёнок упрямо отка-зывался принимать кормилицу и няньку. Он почти ничего не ел, много и часто пла-кал и очень плохо спал. Подпускал он к себе только Даиду и Кэйдара. Кухарке един-ственной удавалось хоть немного кормить мальчика, а вот Кэйдара он почему-то принял сразу, на его руках он только и засыпал, начинал плакать без него и успокаи-вался лишь при звучании его голоса. Может быть, он чувствовал кровное родство? Кто его знает? Кэйдар же, видя всё это, тешился глупой мыслью, что сможет заме-нить мать ребёнку, что своей заботой заставит сына забыть её.
Наивный, он и сам думал о ней постоянно, всё время спрашивал, как она там, не просит ли явиться своего господина, не готова ли вымаливать прощение. Разозлился, когда узнал, что Ирида снова отказалась есть, что она не двигается с места и даже не отвечает на вопросы надзирателя.
О, этот извечный конфликт двух сильных личностей! Кэйдар, сам человек с харак-тером, независимый и очень сильный, не осознавая того, стремился и женщину ря-дом с собой видеть под стать себе, сильную, умную, с характером. Но, как всякий мужчина, он не мог терпеть независимость и гордость в женщине, которой обладает, ему хотелось почти инстинктивно подавить эту волю, эту независимость и гордость. Возможен ли компромисс в таких случаях? Вряд ли! Но этого понять они оба не могли… И пока выясняли, кто
