просидел до третьей стражи, подремал немного лишь перед самым рассветом, благо, солнце в декабре всходит поздно. Пошёл до Лидаса невыспавший-ся, разбитый и злой. На улицу сейчас, утром, идти не хотелось. Там с полуночи шёл сырой снег вперемешку с дождём, выл ветер с моря, и от этого ещё сильнее хотелось спать.
Идти себя прямо-таки заставил, а оказалось, что Лидас ушёл один. Решительность и настрой сменились разочарованием и обидой. Да ещё и раздражением на сестру. Хорошо ещё, что сказал ей не всё, что давно хотелось, тогда бы точно настроение себе на весь день испортил.
Пока сходил на конюшню, отменил распоряжение насчёт поездки, пока позавтра-кал — в полном одиночестве за огромным столом, день значительно продвинулся к полудню. Пришёл к себе, а Ирида уже на ногах.
Чистый паттий с тёплой шалью на плечах, сырые волосы длинными прядями — её было не узнать. Тут же подхватила Тавиния на руки, будто боялась за него. И опять настороженный взгляд с опаской.
— Как он? — Кэйдар спросил первым, не ожидая от неё ни приветственных слов, ни поклона; сел в кресло у стола с документами.
— Нормально. Как всегда…
— А как поел?
— Как всегда…
— Думаешь, я знаю: как всегда?! — Кэйдара разозлили эти односложные ответы, хотя он всё утро настраивал себя быть терпеливым и спокойным, не раздражаться попус-ту. Но нет же! У этой Ириды просто талант. — Не по твоей ли вине я был лишён этого права, видеть своего ребёнка, знать, как он растёт, как он питается? Ты украла у меня почти пять месяцев его жизни! Ты виновата в том, что мой сын родился и рос среди нищеты, не имея нормальных игрушек, нормальной одежды, нормального обхожде-ния, приличествующего его положению!.. И даже сейчас, когда я спрашиваю, как он, ты отделываешься двумя словами. — Кэйдар порывисто выпрямился, так, что Ирида отпрянула испуганно, отступила, прижимая мальчика к себе ещё сильней. Тот личи-ком вжался в мягкий козий пух, из которого была соткана шаль.
— Не надо кричать, он боится… — Ирида глянула на Кэйдара, как на врага: исподло-бья и без всякого желания понять его слова.
— Меня он не боится! И никогда не боялся. Я не угрожал ему ножом, не пытался убить…
На эти слова Ирида не нашлась, что ответить, только отвернулась, поджав губы, отошла к противоположной стене.
— Возможно, мой Тирон и не имел дорогих пелёнок из тончайшего полотна, воз-можно, его приходилось кормить из простой глиняной чашки простой деревянной ложкой. Признаю, что не всегда он был накормлен сразу же, как только заплакал, но его там любили по-настоящему, как ребёнка, как моего ребёнка, а не как возможного Наследника, как право на получение верховной власти. Думаете, я не знаю, что он нужен был вам лишь для того, чтоб получить право наследования, что ваш отец…
— А вот это тебя не касается, милая моя! — Кэйдар перебил Ириду, неприятно удив-лённый тем, что в словах рабыни есть немалая доля правды. Да, так оно и было. Но поначалу. А потом… Потом Отец изменил своё решение, безоговорочно передал власть наследования родному сыну, а не зятю.
— Неправда! Я давно мечтал о сыне! А ты!.. Ты украла его у меня!..
— Пожалуйста! Можете казнить меня как преступницу. Но я хоть не увижу, как мой сын превратится в подобие своего отца. В грубого, в жестокого, в ненавистного всем…
— Замолчи! Не смей! — Кэйдар решительно надвинулся на неё, яростно сверкая гла-зами, стиснув кулаки. Вот-вот — и ударит! Их взгляды встретились, но не Ирида, а Кэйдар первым отвёл глаза, посмотрел на мальчика с незнакомой лаской во взгляде, в изгибе губ. Ирида аж опешила, моргнула несколько раз удивлённо.
— Он выглядит лучше, чем все дни до этого… — заметил Кэйдар, меняя тему.
— Он мало спал этой ночью, — Ирида переложила Тирона на другую руку. Тот тол-кался ножками ей в живот, тянулся к Кэйдару, радостно улыбался ему в ответ влаж-ными губами. Он любил Кэйдара, с недовольством отметила про себя Ирида. Совсем не этого она ждала. Как может её ребёнок любить этого человека? Да, он отец, но не более того. Ни на что другое пусть не рассчитывает.
— Дай мне! — Ирида долго колебалась в ответ на этот приказ, стояла полубоком, закрывая ребёнка собой, будто надеялась, что Кэйдар передумает и уберёт свои руки, опустит их. Кэйдар повторил, не повышая голоса:- Дай!
— Он — мой! Это мой сын! — отступила на шаг, прижалась спиной к стене, встретила взгляд Кэйдара своим протестующим возмущённым взглядом.
— Думаешь, если я выпустил тебя, то и дальше позволю своевольничать? До моего прощения ты ещё нескоро дослужишься… — он вырвал ребёнка из её рук: Ирида сама ослабила хватку, как только почувствовала, что они могут причинить боль Тирону своими перетягиваниями.
Смотрела с тревогой и с испугом, но малыш легко пошёл к Кэйдару на руки, даже не понял, что чуть не стал предметом раздора. Обиженно закусив губы, упрекнула:
— Ему никто не нужен, кроме меня… Мой Тирон ни в чьей любви больше не нуж-дается…
— Я не для этого допустил тебя к нему! Чтоб ты вцепилась в него мёртвой хваткой? Нет уж! Я и без тебя смогу воспитать своего сына достойным венца Воплощённого.
— Да, точной копией своего папочки! — Ирида зло сверкнула глазами, отбросила мокрые волосы, лежавшие на груди, за спину, решительно вздёрнула подбородок. — Грубым надменным уродом! Подлым и неблагодарным…
Кэйдар, придерживая сына раскрытой ладонью за спинку, круто развернулся на одном месте:
— Это меня ты считаешь подлым?
— А разве нет? Как вы напали на нас в ту ночь? Разве не подло? В темноте! Во вре-мя праздника! Подкрались и окружили селение… Это ли не подлость?! А мой отец? Он торговал с вами. Мы никогда не трогали ваших купцов… Наше племя всегда отпускало ваших торговцев с товарами, с подарками… Провожали через степь до кораблей, до самого побережья… — Её голос перехватили спазмы, ещё немного, и она бы расплакалась, с неожиданной остротой и ясностью вспомнив события про-шлогодней августовской ночи. Зажмурилась, закрыла рот тыльной стороной ладони; невыплаканные слёзы жгли глаза, только моргни — и потекут по щекам.
— Что ты можешь знать о войне? Ты — женщина! — будешь учить меня, как воевать?! Твоё дело — вот! — Кэйдар поднял Тирона на вытянутых руках. — Рожай детей и не болтай лишнего! Понятно тебе?
— Чтоб потом и он убивал своих друзей с неменьшей подлостью и злобой? — голос Ириды на этот раз прозвучал едва слышно, но всё с тем же отчаянием. — Может, и вправду было бы лучше не родиться?
— Это не тебе решать! Для этого у тебя есть господин — Я! — Кэйдар отвернулся, сел на край ложа, усадил Тирона к себе на колени. — Ты можешь быть нянькой при нём, или кормилицей, слушаться меня и ухаживать за моим сыном. А можешь отправ-ляться на кухню! Выбирай! Во всяком случае я не намерен выслушивать упрёки рабыни… Говорить ты будешь тогда, когда я разрешу, — и только!
Ирида торопливо стёрла ладонью слёзы со щёк, оттолкнулась от стены, преодолев болезненную слабость в теле, сказала, не сумев сдержаться, хоть уже заранее знала реакцию на слова:
— Шантажировать мать ребёнком — разве это не подло?
Он не ударил её, хотя, наверное, сразу же пожалел об этом, помешал ребёнок, сонно прильнувший к его широкой груди. Но глянул зато таким понятным взглядом, что Ирида осеклась, поджала губы.
— Дважды я никогда не предлагаю… А на кухне прислуге всегда будут рады…
Ирида опустилась на пол прямо там, где стояла, — привычка всех кочевников, за-стилающих полы коврами и шкурами. Задумалась, зябко обхватив себя за плечи, впиваясь пальцами в пух шали.
Он как всегда требовал многое — всё, что она имела. Ребёнок — или хоть какая-то относительная свобода и воля говорить и думать, что хочешь? Разве можно тут коле-баться? Какая мать будет здесь долго думать?
Ирида вскинула голову, встретив прямой взгляд Кэйдара, — и отвела глаза. Подчи-нилась! Признала его волю! Его власть над собой!
Кэйдар усмехнулся довольно, но она не увидела его усмешку, зато услышала — и до боли закусила нижнюю губу.
Унижение! Опять он унижает тебя! Опять упивается своей властью над тобой!
