прямо над головой человека, сидящего на стуле.
Второй палач, которого звали Сал, оказался настоящим мастодонтом. Он стоял, широко расставив ноги на кафельном полу душевой. Ему было жарко в клеенчатом халате, и он исходил потом, как жареный поросенок жиром. В это же время его жертва истекала кровью.
Сал сопел, как неисправные кузнечные мехи, орудуя своими инструментами и полностью погрузившись в работу. И все же что-то у него явно не ладилось.
Болан нагнулся и подобрал лежащую на полу руку. Отрезанная конечность уже застыла. Мак протянул ее ассистенту:
— Заверните, мы возьмем ее с собой, — заявил он.
Ассистент обратил на него изумленный взгляд своих округлившихся глаз.
— Что? — спросил он, не веря своим ушам.
Болан повысил голос:
— Сал! Щите сюда!
Громила обернулся, ядовитым взглядом смерил нежданного гостя и, вздохнув, направился к Болану.
Болану по-прежнему не было видно человека, сидящего на стуле.
— Если меня не оставят в покое, я никогда не закончу работу, — вздохнул «доктор».
Его голос выдавал образованного человека, и Болан мельком подумал, что же заставило Сала заниматься таким грязным делом.
— Вам ничего не придется заканчивать, — холодно объявил он палачу. — Майк дал отбой. Теперь у него возникли кое-какие другие мысли. Перевяжите его и помойте. Я забираю его.
Заплечных дел мастер попытался возразить:
— Это неправильно. Существует множество способов, чтобы заставить человека заговорить. Это всего лишь вопрос времени, и я считаю своим долгом...
— А вот об этом вы поговорите на дисциплинарном совете, — прервал его Болан. — А пока что подготовьте тело к отправке.
Живодер вздохнул и вернулся на свое рабочее место.
Только теперь Болан увидел лицо Бруно. Мак вздрогнул, как от удара, прикусил язык и изо всех сил сжал зубы, чтобы сохранить внешнее спокойствие. Полностью обнаженный, Бруно был привязан к стулу скотчем и толстым кожаным ремнем. Его лодыжки были притянуты к ножкам стула, а рука к его спинке. Вторую руку Болан только что передал ассистенту доктора Сала. Культю перетягивал тугой жгут, врезавшийся глубоко в истерзанную плоть. Рана была обработана черной липкой жидкостью, по всей видимости, медицинским гудроном, но все равно продолжала кровоточить.
На бедре виднелись ужасные раны: палачи вырезали целые куски мяса. Глубокие порезы испещряли грудь и живот румына, и от того, что раны заливали гудроном, они смотрелись еще более жуткими и глубокими.
Вокруг глаз Бруно запеклась свежая кровь: бровей и ресниц у него не было — их вырвали клещами. Кровь сочилась также из уголков губ, а подбородок напоминал обугленную головешку — след от паяльной лампы.
Бруно Тассили, утративший волю к жизни в госпиталях Вьетнама, спокойно восседал теперь на стуле с блаженной улыбкой, застывшей у него на губах.
— Ну-ка, пошевеливайтесь! Живее! — яростно выкрикнул Болан. — Я должен забрать его до приезда Майка, иначе вы оба пожалеете, что появились на свет!
Болан нисколько не шутил.
Сал шумно сопел, укладывая в чемоданы свои инструменты.
— Мы здесь ни при чем, — заныл ассистент Сала. — Он сразу стал таким. Или почти сразу. Минут десять он стонал и сжимал зубы. Но стоило нам по-настоящему за него взяться, как у него поехала крыша и он начал цитировать Библию, потом успокоился, да таким и остался.
— Он цитировал Левит из Ветхого Завета, — заметил Сал.
Доктор-садист взглянул на Болана и смущенно улыбнулся:
— Если мне не изменяет память, речь шла о главе одиннадцатой. Агнцу должно живым предстать перед Господом... Вот так.
Сал бессильно развел руками и подошел к Бруно.
— Мне все ясно, — ответил Болан.
Он действительно понимал, что кто-то, чья власть неизмеримо превышала власть Болана и палачей вместе взятых, милосердно забрал к себе душу Бруно Тассили.
— Подобное состояние может быть вызвано самовнушением, — объяснил толстяк Сал. — Перед нами случай психической блокады нервных клеток, контролирующих чувствительные центры. Эту форму анестезии можно обойти различными способами, но для этого мне понадобилось бы больше времени. Речь идет об обычном самогипнозе, несмотря на то, что говорит мой молодой коллега.
Доктор мог говорить все, что угодно, но правда была такова, что Бруно обвел их вокруг пальца. Кто знает, быть может, вытягивая Болана из ручья, он уже тогда знал, что тем самым приближает свой конец.
Однако со всей очевидностью можно было сказать следующее: даже если Бруно действительно утратил во Вьетнаме вкус к жизни, а вместе с ним и изрядную долю мужества, то он очень быстро обрел вновь и то, и другое.
— Итак, друг мой, — объявил доктор, — этот человек никогда не будет в лучшем состоянии, чем теперь. Можете его забирать.
— Отнесите его к машине, — приказал Болан. Она стоит у входа.
Палач косо взглянул на Болана, но подчинился. Вдвоем со своим помощником они несли к машине тело Бруно. Болан следовал за ним и, неся завернутую в полотенце руку.
Джесс с дурацким видом стоял в гостиной, держа в руке большой запотевший стакан с виски.
— Спасибо, Джесс, — бросил Болан, проходя мимо.
Охранник, находившийся в раздевалке, превращенной в камеру пыток, быстрым шагом шел впереди группы и распахивал двери, помогая скорее вынести тело.
Он позвал начальника охраны.
— Открой дверцу машины мистера... Открывай ее, Танк! Мы несем мясо!
Проходя мимо Танка, Болан сказал ему:
— Ну, будь здоров!
— И вам того же, сэр. До свидания.
Доктор с ассистентом уложили Бруно на заднее сиденье и собрались было так и бросить его.
— Посадите его, черт побери! — крикнул Болан.
Мафиози выполнили приказ, после чего Болан резко оттолкнул толстяка.
— Проваливайте! — рявкнул он.
— Я не виноват, — вздохнул, оборачиваясь, доктор.
— Я сам разберусь, кто прав, кто виноват, — с угрозой в голосе тихо произнес Болан, глядя вслед удаляющейся массивной спине.
Из кармана пиджака он вытащил конверт и протянул его начальнику охраны.
— Передай это Майку, когда он вернется. Скажи ему, что я все держу под контролем.
— Хорошо, сэр. Я все ему передам, не беспокойтесь.
Казалось, все были довольны отъездом важной шишки с грузом мяса.
Болан вспомнил, что большинство мафиози испытывали не меньший страх перед палачами, чем он сам. Тогда почему? Какую цену соглашались платить они, чтобы... Зачем? Чтобы жить?
Он сел за руль и выехал за ограду охотничьего домика.
Когда он подъехал к посту, цепь уже была опущена. Болан махнул часовым рукой, выехал на дорогу и, проехав с километр, остановился на обочине. Он перегнулся через спинку своего сиденья и позвал:
— Бруно! Ты меня слышишь? Это Болан. Ты меня слышишь?
Окровавленная голова медленно поднялась, и залитые кровью глаза невидяще уставились в пространство. Бруно что-то видел, но только не то, что находилось сейчас перед его взором.
