– Живы? – с замиранием сердца спросила я.
– Пока да.
Я оставила Стаса и Томку, метнулась к «Скорой», бесцеремонно отпихнула санитара и заглянула в фургон. На носилках, закрыв глаза и болезненно постанывая, лежал Петр Петрович Быков! Я резво проскакала в обратном направлении.
– Скажите, а вещи у них какие-нибудь при себе были? – торопливо спросила я у Стаса.
– В смысле, документы?
– К черту документы! Чемодан, пакет, сумка, узелок на палочке – хоть какая-нибудь ручная кладь?
Стас огляделся, подпихнул носком кроссовки разбитый пластмассовый ящик с дырками.
– Может, это?
– Кошачья корзина! Точно! – Я кивнула собственным мыслям.
– Эй, люди! – К нам вразвалочку подошел дюжий санитар с угрюмым лицом. – Там у нас пострадалец в истерике, наотрез отказывается ехать в больницу, пока не найдут его кота.
– Какого еще кота? – Стас растерянно хлопнул рыжими ресницами. – У нас тут нет котов. Вот, есть только собака!
– Ах, кота! – Я быстро соображала, что бы такое соврать. – Знаете, видели мы тут в подлеске одного бесхозного кота. Похоже, породистого, персидского. Ну, белого такого, пушистого – правильно? Совсем- совсем мертвого. Вот, Томка, пес мой, его нашел!
– И где сейчас этот персидский жмурик? – угрюмый санитар огляделся.
– А мы его уже похоронили! – торопливо сообщила я. – В коробку положили, в ямку закопали, холмик насыпали, цветочки поставили – все как положено. Так что можете передать своему пациенту, чтобы не волновался. Чего уж теперь волноваться? Теперь его котик в лучшем виде, да… И в лучшем из миров.
– Угу, – не утруждая себя дальнейшими расспросами, санитар зашагал к фургону «Скорой».
Я с облегчением проводила удаляющийся медицинский экипаж глазами и заторопилась:
– Ну, нам пора! Спасибо вам, Стас, за информацию, всего доброго и до свиданья!
– Увидимся. – Он напоследок еще раз потрепал по загривку образцово-показательно сидящего Томку.
– Не сомневаюсь, – вполголоса согласилась я, дергая поводок и отходя в сторонку.
Что и говорить, при моем характере и образе жизни частых встреч со специалистами по ликвидации чрезвычайных ситуаций никак не избежать!
Уже на выходе из парка нас с Томом догнала остальная честная компания: Колян, Ирка и Моржик. Птица-тройка! Мчались они, как стадо носорогов – через клумбы напрямик, топча ромашки и встревоженно озираясь по сторонам. Я помахала им рукой.
– Все в порядке? – с беспокойством спросил Колян. – Куда вы пропали? Мы вас едва нашли, уже волноваться начали!
– Все в полном порядке, – подтвердила я, безудержно улыбаясь. – Поздравляю, в смысле скорблю: кажется, мы наконец-то окончательно и бесповоротно потеряли наследника Тоху!
– Да? Примите наши соболезнования. – Ирка с сомнением посмотрела сначала на меня, а потом на закрытую клетчатую сумку в руках у Моржика. Сумка жила своей жизнью: она подрагивала и качалась. – Обещаю одеться в траур и проливать безутешные слезы, только сначала объясните мне, кто у нас там, в сумке, если не Тоха?
Я подумала немного, вопросительно посмотрела на мужа:
– Наверное, это какой-нибудь Мурзик? Или, скажем, Барсик, или вообще Васька?
– Я думаю, Васисуалий, – озорно блеснув глазами, кивнул сообразительный супруг. – Или, может быть, Бальтазар… Или даже Агамемнон!
– Ну, уж Агамемнон – это вряд ли, – усомнилась я.
– Думаешь? – Колян почесал в затылке, внимательно посмотрел на шевелящуюся сумку. – Знавал я в младые годы одного славного кота… Так его вообще звали Дюбель! Правда, он был совершенно беспородный. Такой кошачий люмпен-пролетарий.
– И с происхождением разберемся, – пообещала я, мысленно прикидывая, что будет лучше и проще – перекрасить Тоху в рыжего перса или подстричь под британца?
– Похоже, мы все-таки что-то пропустили, – с досадой сказала Ирка благодушно улыбающемуся Моржику. Она топнула ногой, раздраженно встряхнула протестующе громыхнувшую сумку с посудой и после короткой паузы предложила: – А поедемте все к нам? Посидим в саду, чайку с пирогом попьем, побеседуем… Честно говоря, очень хочется разобраться, что тут к чему…
– Ага, а мне чаю с пирогом хочется, – согласился Колян. – Чего там, поехали, конечно! Вот только забросим домой Васисуалия Агамемновича Дюбеля – и сразу поедем!
Ехать к черту на кулички, в отдаленный Пионерский микрорайон, и там расспрашивать местных жителей, не видал ли кто поблизости банду чернокожих разбойников, капитану Филимонову искренне не хотелось: к чему лишний раз выставлять себя идиотом? Однако совершенно проигнорировать начальственное распоряжение было никак нельзя, поэтому, потянув с выполнением идиотского задания сколько можно, капитан решил сделать что-нибудь для проформы. Например, перешерстить недавние оперативные сводки и этим ограничиться. Но, удивительное дело, оказалось, что негритянский вопрос для Екатеринодара и впрямь не лишен актуальности!
Во-первых, некий подозрительный субъект, задержанный патрулем в неурочный час в Центральном округе города, клялся и божился милиционерам, будто в двух шагах от городского парка столкнулся в кустах с зулусом в скудном национальном костюме – тростниковой юбчонке на голое тело. Зулус был русскоязычен, молод, агрессивен и, по мнению заявителя, явно намеревался совершить в кустах какое-то свое черное дело. Что делал там сам задержанный, осталось невыясненным. Однако сомнительное сообщение косвенно подтвердили сами патрульные, неоднократно замечавшие в той же местности автомобили с чернокожими водителями.
Во-вторых, доблестные бойцы второго отряда Екатеринодарской службы спасения благополучно вызволили из-под завала, образованного рухнувшей секцией бетонного забора, двоих пострадавших, один из которых оказался темнокожим. Этот по-русски почти не говорил, одет был нормально, держался скромно, но заинтересовал Филимонова гораздо больше, чем полумифический зулус в тростниковой пачке.
Начать с того, что слегка пришибленный забором цветной товарищ оказался гражданином Соединенных Штатов Америки мистером Смитом, представителем какой-то заокеанской юридической фирмы, курирующим в Екатеринодаре деятельность российско-американского благотворительного фонда «Авось». Тут Филимонов насторожился: деятельность упомянутого фонда, как было известно капитану, уже оказалась в сфере интересов Конторы, так как поступали сигналы о том, что международное усыновление детей из кубанских детдомов осуществляется за взятки.
К негритянской банде, казалось бы, все это никакого отношения не имело, но капитан почуял неладное и решил заняться мистером Смитом вплотную. Ведомый исключительно интуицией, он с утра пораньше лично поехал в больницу «Скорой помощи» и собственноручно изъял со стеллажа в комнате с выразительным названием «Клизменная» майонезную баночку со свежей порцией мочи господина Смита. В итоге лечащий врач пациента-иностранца не получил результата общего анализа его мочи, зато капитан Филимонов стал обладателем пары прекрасных отпечатков пальцев вышеупомянутого Смита.
С дактокартой в одной руке и литровой пластиковой бутылью пепси в другой капитан направился к опытнейшему эксперту-криминалисту, которого коллеги в лицо по-свойски называли дядей Васей, а за глаза – выразительным прозвищем Дактилоскопец.
Кличка прозрачно намекала на фатальное отсутствие у дяди Васи интереса к противоположному полу. Закоренелый холостяк и убежденный женоненавистник, дядя Вася со всем пылом нерастраченных чувств предавался двум страстям: компьютерному взлому чужих баз данных и потреблению спиртных напитков. Причем первому занятию эксперт посвящал каждую свободную минуту трудового дня, а второму – все свое личное время. Грешное с праведным Дактилоскопец не путал.
– Здорово, дядь Вась, – сказал Филимонов, протягивая эксперту руку для пожатия.
Поскольку в этой руке он уже держал дактокарту, дядя Вася сначала вынужден был принять ее; но
