дань по черне куне.
Въ лето 6392 [884]. Иде Олегь на северяне, и победи северяны, и възложи на нь дань легьку, и не дастъ имъ козаромъ дани платити, рекъ: «Азъ имъ противень, а вамъ не чему».
Въ лето 6393 [885]. Посла къ радимичемъ, рька: «Кому дань даете?». Они же реша: «Козаромъ». И рече имъ Олегъ: «Не дайте козаромъ, но мне дайте». И въдаша Ольгови по щьлягу, якоже и козаромъ даяху. И бе обладая Олегъ поляны, и деревляны, и северяны, и радимичи, а съ уличи и теверци имяше рать (выделено мной. — К.П.)» (Лаврентьевская летопись).
Однако, на каких же варягов-язычников опирался Олег при захвате власти в Киеве? На мой взгляд, ответ на этот вопрос не составляет труда в том случае, если мы вспомним, что западные источники называют Ольгу (Елену), жену Игоря, королевой ругов, а остров Рюген[484] именуют еще и Руссией.
Именно Рюген был оплотом и цитаделью западнославянского язычества.
Повторим свидетельство Адама Бременского об этом весьма примечательном острове: «Другой остров (Рюген. — К.П.) расположен напротив страны вильцов. Его населяет могучее склавское племя ранов [или рунов]. По закону, без учета их мнения не принимается ни одно решение по общественным делам. Их так боятся по той причине, что с этим племенем водят близкую дружбу боги, а вернее, бесы, поклонению которым они преданы более чем прочие. Оба острова переполнены пиратами и безжалостными разбойниками, которые не щадят никого из проезжающих. Ибо всех, кого другие пираты обычно продают, эти убивают»[485].
О том, что Рюген представлял собой последий бастион славянского язычества на Балтике, свидетельствует Гельмольд в своем сообщении об обращении жителей Рюгена в христианскую веру.
«Пройдя много славянских земель, они (проповедники. — К.П.) пришли к тем, которые называются ранами, или руянами, и живут в сердце моря. Там находился очаг заблуждений и гнездо идолопоклонства. Проповедуя тут со всей смелостью слово Божье, они приобрели [для христианства] весь этот остров и даже заложили здесь храм в честь Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа и в память св. Вита, покровителя Корвейи. Потом же, когда по попущению Божьему дела изменились, то раны отпали от веры и тотчас же, изгнав священников и христиан, сменили веру на суеверие. Ибо св. Вита, которого мы признаем мучеником и слугой Христовым, они за бога почитают, творение ставя выше творца. И не найти под небесами другого такого варварства, которое ужасало бы священников и христиан больше, [нежели это]. Они гордятся одним только именем св. Вита (речь идет о Святовите. — К.П.), которому посвятили величайшей пышности храм и идола, ему именно приписывая первенство между богами. Сюда обращаются из всех славянских земель за ответами и ежегодно доставляют средства для жертвоприношений. Купцам же, которые случайно пристанут к их местам, всякая возможность продавать или поспать предоставляется не раньше, чем они пожертвуют богу их что-либо ценное из своих товаров, и тогда только товары выставляются на рынок. Жреца своего они почитают не меньше, чем короля (выделено мной. — К.П). Все это суеверие ран сохранилось со времени, когда они впервые отреклись от веры, до наших дней»[486].
Рюген обращался в христианство дважды и первый раз, как следует думать, неудачно. Со времен первого обращения в сонм языческих богов славян перешел св. Витт, имя которого славяне переиначили на Святовита.
Отвлечемся немного от событий далекого прошлого. В 90-е годы XX века мы были свидетелями изменения государственного устройства России, и нет никакого сомнения, что это изменение, кроме того, что оно отвечало собственным нуждам русского народа, происходило под влиянием Запада. Так, мы получили всенародно избираемого на четыре года президента вместо избираемого Политбюро ЦК КПСС генерального секретаря и т. д. и т. п. Отрицать западное влияние и прямое западное вмешательство в российские дела не станет никто. Нельзя также отрицать и тех фактов, что сам Советский Союз в пору своего существования, равно как и до этого Российская империя, вмешивался во внутренние дела суверенных стран и влиял на политические процессы во многих государствах, включая и такие могущественные, как Китай.
Процесс эволюции государственного устройства по всему земному шару, так или иначе, идет. Все народы интересуются жизнью своих соседей и без особых проблем используют чужой наработанный опыт. Учиться не стыдно, стыдно не учиться. Если в IX веке на Руси стало формироваться новое общественное управление, то это не значит, что до этой поры славянские племена представляли собой совершенно неуправляемые атомизированные множества.
Другое дело, что историки, навязывая обществу россказни о скандинавах, совершенно запутывают и абсурдизируют картину исторического развития России.
Государство невозможно без идеалов. Для успешного функционирования государственного организма требуются подчас весьма конкретные представления об общественной пользе. Когда русские корпоратисты торговали и разбойничали, то вряд ли они думали о чем-либо, кроме своих выгод. Да, они, несомненно, являлись неустрашимыми людьми и за весомый куш легко рисковали жизнью. Однако государственное устройство не требует от государственного человека умения рисковать жизнью за вкусную еду, золотые украшения и интересных женщин. Государственное устройство предлагает человеку рисковать своей жизнью за стариков, детей и вообще — за народ. Здесь читатель может заметить, что и во времена господства родоплеменных отношений люди также сражались за детей, стариков, за родные жилища и за все то, что называется Родиной.
Вот в том-то все дело. Эти чувства, эти идеалы своей семьи, рода и всего того, что называется этносом, не могли прийти от корпорационеров, т. е. людей выгоды, людей эффективности и целесообразности. Эти чувства пришли, путем незначительной трансформации, из самых глубин родового общества. Они изменились, но в основе своей это все те же родовые чувства, только перенесенные на более широкую общность. Они же составляют стержень любого национального управления.
Мы можем получить от иностранцев какие-то практические советы, скопировать опыт, перенять некоторые идеи, но чувства принадлежности к этносу нам не даст никакой скандинав, а без такого чувства любые, сколь угодно сверх-прогрессивные, логически правильные, философски осмысленные, научно обоснованные и экономически выверенные мероприятия и реформы есть только действия квартета из известной крыловской басни.
Однако, когда мы рассуждаем подобным образом, нам не следует забывать, что мы рассуждаем о национализме, который прямо и непосредственно вытекает из родовых отношений. Национализм является чрезвычайно мощным фактором, и забывать о нем в политике просто опасно. Между тем, национализм может являться, по отношению к государственной организации, как созидательным фактором, так и разрушительным, в том случае, когда мы имеем дело с многонациональной страной.
Во времена СССР русский национализм был в той или иной степени уравновешен национализмом украинским, грузинским, татарским и еще Бог знает каким. Т. е. власть старалась в той или иной степени обуздывать все националистические поползновения, но это было и достаточно легко сделать.
После развала СССР мы получили моноэтническое население Российской Федерации с 80 % великороссов. В данном случае весь имперский баланс рухнул и, что наглядно видно на примере текущей политической обстановки, великорусский национализм не может быть сдержан ничем.
Итак. Национализм проистекает из родовых отношений.
Между тем, государство, как новый механизм общественного управления (да, именно новый, история его появления и развития еще очень коротка, по сравнению со всей историей человечества как вида) приносит с собой принципиально новый, в отличие от национализма, инструмент мобилизации общества.
Таковым инструментом является патриотизм. Иногда патриотизм и национализм интерферируют, но разница между ними есть, и она большая. Государство несет народу понятие о территории. Патриотизм тесно связан именно с территориальным фактором. Т. е. для патриота, в отличие от националиста, этнический фактор отходит на задний план. У патриота есть понятие о «стране». Страна заселяется народом и то, что у некоторых представителей народа иной разрез глаз, для патриота не является камнем преткновения.
Я склонен полагать, что именно государственное устройство вызывает к жизни патриотизм. Нет государства — нет и патриотизма, нет патриотизма— нет и государства. Корпорация не предполагает и не предлагает патриотизма, а потому корпорация Русь могла стать важным элементом государственной
