Господин Малоссен

Веркор! В прошлый раз было то же самое. Выезжаешь с семьей на природу, соберешься по ягоды, а заканчивается все спасательной операцией. Чертов Веркор! Если так дальше пойдет, у нас ветровое стекло накроется. Левый дворник уже загнулся. Что там на перекрестке? Берегись, там, впереди, прямо… Смотри! Катит прямо на нас! Тормози-и-и-и-и! Впилились. Мягкий удар. Мягкий и тяжелый. Черт! Что это? Сено! Целая лавина круглых вязанок катится с вершины холма. Вот зараза! Крестьянин машет руками: я не виноват, это молния! Откидной кузов прорвало на подъеме. Молния, да прямо в защелку. Сельский житель, однако, не слишком напуган. Стоит себе, от грозы не прячется. Всего уже градом исхлестало. Знакомое лицо. Не припомню кто. Так бы и расцеловал тебя, голубчик, да… наручники мешают. Наручники, пристегнутые к дверце. Особо опасный преступник: Малоссен! А Жюли без наручников: запястья обожжены. Один бугай рядом с ней, для конвоя. Только шевельнись, моя красотка… Бедолага. Он не знает Жюли. Его живот не справляется с острым локтем красотки, затылок трещит под ударом ее кулака. Дверь распахивается, и Жюли выскакивает в придорожные заросли. Беги, Жюли, на свободу! Молния, гром – блеск! Черт! Второй, тот, что рядом со мной, уже выхватывает пушку. Черт! Нет! Не стреляйте! Ногой ему в ребра. Выстрел в кусты. Спасайся, Жюли! Рукояткой мне по башке. Занавес.

***

БЕЗУПРЕЧНОЕ СОЧИНЕНИЕ В ПРОЗРАЧНОМ КАБИНЕТЕ

Д и в и з и о н н ы й к о м и с с а р Л е ж а н д р. Вот что произошло, господин Малоссен. Мадемуазель Коррансон и вы сами официально прибыли в Веркор, чтобы забрать эту фильмотеку и Уникальный Фильм. Вашей же настоящей целью было найти доктора Френкеля, чтобы его допросить. Вы это и сделали. Разговор не пошел. Произошло убийство. Двоих свидетелей – или каких-то людей, которых вы считали сообщниками врача, – ждала та же участь: вы убрали его отца и еще кого-то неизвестного. Испугавшись, вы решили замести следы, представив дело как заранее подготовленное покушение. Вы сами спрятали свой грузовик в лесу, в долине. Вы надеялись, что вас примут за жертв коварной ловушки.

Б е н ж а м е н М а л о с с е н. Боже мой, да кто поверит в подобный бред?

Л е ж а н д р. Вот именно, господин Малоссен. Ваше изложение событий тем правдоподобнее, чем труднее в него поверить. Вы даже оставили в фургоне улики, которые еще больше вас обвиняют: динамитную шашку и подрывную систему. Мадемуазель Коррансон прекрасно знает этот вид взрывчатки. Им пользуются все спелеологи этого района для расширения проходов в пещерах.

Я. И зачем нам было это делать?

О н. Я уже сказал вам, господин Малоссен. Вы собрали обвиняющие вас улики, чтобы заставить поверить, что их подкинул кто-то другой. Вы рассуждали следующим образом: полиция ни за что не поверит, что двое убийц могли быть столь неловкими в сокрытии своего преступления. Зато тот, кому надо было их подставить, действовал бы именно так.

Я. …

О н. Честно говоря, это хорошо продумано.

Я. …

О н. И в каком-то смысле эта комедия свидетельствует в вашу пользу.

Я. ?..

О н. Ну да! Она исключает предумышленность. Только помутнение рассудка могло толкнуть вас на подобную постановку. То есть вы приехали не для того, чтобы убить доктора Френкеля, но вы прокрутили этот сценарий, потому что вы его убили.

Я. …

О н. …

Я. Но… как же девушка из гостиницы? Студентка? Она-то прекрасно знает, что мы там останавливались той ночью и что наш грузовик украли!

О н. Исчезнувшая студентка… Вопрос и в самом деле интересный.

Я. …

О н. …

Я. …

О н. Вы же не вернулись, чтобы убрать ее? Избавиться от свидетеля?

Я. !..

О н. Будь это так, это, естественно, это все в корне изменило бы.

Я. !..

О н. Ну конечно! По крайней мере, предумышленность этого убийства не вызывала бы никаких сомнений. Но вы же не сделали этого, правда? Вы же не зашли так далеко?

Можно выкрутиться из любой ситуации. Случалось даже, что беспечные пловцы выбирались из огромного зоба мародерствующего аллигатора. Да, и такое видели! В Камеруне! Во Флориде! Встречались и рассеянные парашютисты, выпрыгнувшие из самолета без парашюта, а после этого спокойно дожившие до глубокой старости и скончавшиеся в собственной постели. Каждый день зэки бегут из тюрем, а агенты по недвижимости туда не попадают. Некоторым, бывает, даже удается получить страховку. Но никто и никогда не выходил еще невредимым из рук зятя, который из кожи вон лезет, чтобы отмежеваться от тестя. Я ясно понял это, когда дивизионный комиссар Лежандр наконец прямо взглянул мне в глаза.

– Теперь не те времена, что были раньше, господин Малоссен.

Сначала я не понял. Но он быстро прояснил мои мысли.

– Мой предшественник не замедлил бы воспользоваться этим набором презумпций, чтобы доказать вашу невиновность. Он считал вас школьным пособием, живым примером неправильной оценки видимости. Козлом отпущения. Покаянной жертвой. Вы вбили эту идею ему в голову. С вашей пассивной помощью он сформировал – или деформировал – поколения полицейских. Он так долго делал им прививки против очевидного, что теперь вряд ли хоть один из них еще способен распознать грабеж среди бела дня в общественном месте. Вирус заумности… Если подозреваемый кажется до такой степени виновным, это-то как раз и свидетельствует о его невиновности. Это, конечно, льстит умственным способностям обыкновенного полицейского, но лично я не признаю данную теорию, господин Малоссен. Такие сентенции на пользу романистам. В жизни факты – это факты, преступления – это преступления, и большинство из них явно изобличает своего исполнителя.

Я перестал слушать Лежандра. Я вдруг понял смысл такой метаморфозы с кабинетом. Синдром преемника. Новый Человек пришел! А вместе с ним и новое Человечество. Естественно, не без потерь в предыдущем составе: отстранение одних, досрочная отставка других, тюрьма, ссылка, уныние, увольнение… одиночество. Одиночество. Смена идет! Устраняем, искореняем, устраиваемся на прошлом, нацелившись в будущее. Сдается мне, что прежний состав Кудрие последовал за обстановкой его кабинета. Ничего не поделаешь: новая метла по-новому метет. Тупой гимн преемника. Мы верим в современность. Мы забываем, что современность уходит своими корнями в глубокую древность. Голову даю, что они даже сменили скрепки, которыми будут скреплены листы моего дела. Он верит в это, твердо верит, железно: комиссар Лежандр – в свою новизну. Он нам еще покажет и распишет. Об этом, кстати, говорят вывешенные на стене графики, классификация преступлений по географическому признаку, кривые национальной преступности, процентные соотношения – всё это показатели температуры общества. С приблизительностью в полиции покончено. Отныне работаем по-научному. «Надо вам сказать, господин Малоссен, что всякая наука базируется на фактах!» Он, Лежандр, старается говорить спокойно, его речевой аппарат отличника Политехнической школы размеренно артикулирует каждое слово, да, но за голубизной его чиновничьего взгляда я вижу, как он словно пальму кокосовую трясет. И с какой злостью! Постой, дубина! Перестань ты, буйно помешанный! Там, на верхушке не Кудрие сидит, это я! Кудрие давно свалил! Он на рыбалке! Со своим приятелем Санше! В Малоссене! Деревня такая с моим именем! Кудрие не гробит жизнь на своего зятя! Он сейчас цепляет наживку на крючок! С бутылочкой розового, на свежем воздухе, у речушки…

И, как будто подтверждая мои худшие опасения, размеренный голос дивизионного комиссара Лежандра подводит итог:

– Само собой разумеется, я не представляю это как личное дело, господин Малоссен. Для меня вы – такой же подозреваемый, как и любой другой. У вас столько же прав, как и у всех. Не больше и не меньше. И ваш случай будет рассмотрен основательно, последовательно и беспристрастно. Если возникнет сомнение, можете мне поверить, это сомнение также будет обоснованным.