– Господи! – тихо воскликнула она. – Так ты девственник, да?
Что она такое говорит? Разве Господь может присутствовать в этой комнатенке?!.
Его глаза остановились на ее простеньком кукольном личике со странным изгибом губ. Ее рот был чуть приоткрыт и были видны ее мелкие, не слишком хорошие зубы, а на щеках были следы пудры. Джемми скользнул взглядом по ее груди, но теперь они показались ему жалкой плотью, испещренной голубыми прожилками вен.
Он отвел взгляд и увидел, что с одного края зеркало надтреснуто, а дверь покрыта густым слоем пыли. Спохватившись, Джемми обнаружил, что его вялый член лежит на приспущенных белых трусах, и поспешно натянул на себя джинсы и встал.
Лаура все еще стояла на коленях, и, не говоря ни слова, он шагнул мимо нее к двери. Где-то в глубине сознания промелькнул смутный образ. Ее поза напоминала позу кающейся грешницы.
Джемми хотел сказать ей, чтобы она встала, но язык по-прежнему не слушался. Лаура тихонько коснулась его бедра, заверив, что все в порядке.
Он чувствовал, что нужно что-то ответить и тогда действительно можно будет считать, что все в порядке, но так и не нашел подходящих слов.
Это был один из самых просторных театров. Как раз для мюзикла. Ряды красных плюшевых кресел доходили до самой оркестровой ямы, расположенной сразу перед сценой. В зале «Адельфи» имелись также ложи, устроенные одна над другой по обе стороны от сцены. В одной из них, естественно, разместится актер, изображающий президента Кеннеди. Подумав об этом, Джеки не удержалась от удовлетворенного вздоха.
Пять долгих лет понадобилось ей, чтобы оказаться здесь. Но все-таки она добилась своего. Несмотря ни на что. Даже на сопротивление собственной матери.
– Ну как впечатление? Неплохо, а?
Джеки обернулась и увидела Макса. Макс был любезен как никогда.
– О да! – ответила она.
– Здесь есть какой-то неуловимый запах настоящего театра. Он действует словно наркотик, ты не находишь?
– Надеюсь, зал не будет пустовать… – нервно рассмеялась она.
– Один мой приятель, продюсер, обязательно ставит перед премьерой свечку и молится святому Иуде, небесному покровителю всех неудачников.
– Надеюсь, у нас нет оснований для беспокойства.
– Последний год был для Уэст-энда очень неудачным.
– Даже два года.
– Не то, что для Нью-Йорка.
– Это правда, – кивнула Джеки. – Однако и там, по последним подсчетам, двадцать один из тридцати семи бродвейских театров пустуют…
– Такая вот дрянная у нас профессия, моя дорогая. И не так уж важно, где именно ты берешься ставить спектакль. Впрочем, мы бы ведь все равно не променяли свое дело ни на какое другое. – Макс пожал плечами. – Во всяком случае я терпеть не могу слушать нытье по поводу сложной ситуации с театрами. Вероятно, это временное явление.
– Цыплят по осени считают.
– Что-что?
– Есть такая пословица.
– Если ты помнишь, мы начнем считать наших цыплят уже через две недели, – сухо сказал он.
– То-то и оно, – улыбнулась она.
– Кстати, у меня уже есть несколько жалоб от актеров. Кое-кто недоволен маленькими гримерными. Среди них и Руперт.
– Это тот, что бережет свои голосовые связки и вечно обмотан шарфом?
– Однако он наш Артур Миллер. Ни больше, ни меньше, – вздохнул Макс. – Тоже мне примадонна. У других не менее нежные связки!.. Если бы у него было такое слабое горло, он бы у нас сидел в запасе. И он это знает…
– Еще есть жалобы?
– Все стонут, что нет комнаты отдыха. Однако в целом труппа чрезвычайно довольна театром.
– Прекрасно. Ну а что касается комнаты отдыха, то и во многих других театрах она отсутствует. Кроме того, здесь недалеко есть два приличных паба.
– Кстати, чтобы ты знала, по словам Боба, нашего швейцара, в одном здешнем заведении, в «Пикоке», собираются завсегдатаи «Адельфи».
– Понятно… А что касается уборных, то я попрошу придумать нашего театрального менеджера что- нибудь.
Несколько секунд Джеки молчала. Ее взгляд скользнул в глубину сцены, где собралась труппа.
– А как Роуз Лил?
– Кажется, утром она выглядела получше.
– Мне это не нравится, Макс.
– Понимаю. С ней довольно сложно работать. Я еще не встречал актрис с такими перепадами настроения.
– Она не говорила, что с ней?
Он отрицательно покачал головой.
– Ну и что ты предлагаешь?
Макс понял, что именно она имеет в виду.
– Что ж, давай обсудим твою идею, – сказал он. – В подобных обстоятельствах имеет смысл, чтобы Роуз и Люси играли в спектакле попеременно.
Джеки удивленно посмотрела на него.
– А я думала, ты будешь возражать…
– Я же не полный идиот, Джеки, – улыбнулся Макс. – Бываю немного упрямым – это верно. Признаю.
– Ловлю тебя на слове. – Джеки недоуменно покачала головой. – Тебя словно подменили, Макс, – улыбнулась она. – Хотела бы я знать, в чем тут дело.
– О чем ты говоришь? – пробормотал он, покраснев. – Ну ладно, пора идти.
– Но ведь еще только пять часов…
– Дорогой мой продюсер, у меня куча дел, а Альдо прямо сейчас начнет репетицию. Так что, с твоего позволения, я ухожу. Мы поговорим с тобой утром.
Джеки с улыбкой смотрела ему вслед, однако ее продолжало мучить легкое любопытство. Макса действительно словно подменили, и этому должно было быть какое-то объяснение.
Ее внимание привлекли звуки, доносящиеся из оркестровой ямы, и она уселась в одно из кресел, чтобы наблюдать за первой репетицией «Мэрилин» в стенах настоящего театра. Сколько лет она ждала этого момента!..
Вообще-то Макс и сам не мог припомнить, когда с ним последний раз случилось нечто подобное.
Первая любовь ранней юности была давно забыта, а все, что у него раз за разом происходило с женщинами, можно было сравнить разве что с похождениями кобеля. Кроме животного вожделения, он, пожалуй, не испытывал никаких других чувств. Никакой там романтики, страстного ожидания и трепета.
Однако на Рождество родители Полли преподнесли ему такой подарок. Тем, что на праздники к ним приехала младшая дочка – маленькая очаровательная Надя. Макс и сам до конца не понимал, что с ним происходит. Это было как наваждение. Он словно начал слышать какую-то волшебную музыку, которой прежде никогда в жизни не слышал. Это был, как он сам говорил, какой-то сентиментальный бред.
Идя по улице, Макс глупо улыбался при воспоминании, как он и Надя держали друг друга за руки, когда выпадала такая возможность, целовались, конечно, когда никого не было рядом, но это все, что между ними было. Удивляясь самому себе, Макс медленно качал головой. Впрочем, главное, что он чувствовал себя счастливым. Разве остальное имело какое-то значение?
