Моральный облик был мне традиционно дорог, но ради счастливой личной жизни я готова была им пожертвовать.
– Опять?! – возмутилась Нюня. – Вспомни, чем это кончилось в прошлый раз!
«В прошлый раз» – это означало «минувшим летом». Тогда я на фоне кровопролитной детективной истории в маленьком курортном поселке закрутила бурный роман с красавцем по имени Рома[1]. Поначалу лавстори складывалась к обоюдному удовольствию, но потом мы вернулись в город, погрязли в быту, и с нашим романом случилось то, что происходит с большей частью романов курортного происхождения: он увял на корню.
– Давай-ка включим музыку, – предложил Никита, явно играя на руку Тяпе.
Я не возражала. С музыкой любой процесс проходит легче и веселей, взять, к примеру, хотя бы похороны.
– Тебе какая музыка нравится? – потянувшись к магнитоле, спросил галантный кавалер.
– Моцарт, – пискнула я, в последний момент удержав рвущееся с губ: «Его «Реквием».
– Ну, Моцарта я тебе не обещаю, – пробормотал Никита, торопливо сканируя радиоэфир.
Моцартом там действительно не пахло, зато было много приторно-сладкой попсы, неинтеллектуального рэпа, зверовидного хард-рока и уголовной лирики. Ни один из этих жанров не показался моему переборчивому кавалеру подходящим к случаю. От нечего делать он зацепился на каком-то новостном канале.
– И в заключение – новая информация по делу об ограблении ювелирной фирмы в Новороссийске, – деловито произнес диктор.
Голос его показался мне смутно знакомым. Я подумала, что это кто-то из диджеев «Нашего радио», которое очень уважает моя коллега Татьяна Петровна. Помнится, в тот роковой день, когда я опрометчиво вызвалась спасать заблудших японцев, мы на работе как раз слушали новости «Нашего радио». Тогда тоже речь шла об ограблении ювелирного магазина. Может, того же самого?
Я прислушалась.
– Следствие по делу, которое в Новороссийске уже называют ограблением века, располагает информацией о том, что данное преступление было совершено не одним человеком, а группой лиц, среди которых вор-рецидивист по прозвищу Чукча и молодая женщина европейской наружности. Именно она, как предполагается, руководит бандой выходцев из Азии, организовавшей похищение чемодана с ювелирными изделиями. Напомним, что совокупный вес похищенного золота около пяти килограммов, а в ходе ограбления был убит охранник магазина. Таким образом, совершенное преступление является особо тяжким, но в пресс-службе Новороссийского УВД нам сообщили, что сыщики уже вышли на след банды.
Слушая бодрую трескотню радиодиктора, я почувствовала, что мне становится нехорошо. Во рту стало кисло, скулы свело, словно я укусила сливу-терновку.
– О нет! Только не сейчас! – разочарованно взвыла моя Тяпа.
– Так тебе и надо! – злорадно сказала Нюня. – Я же говорила, не садись в джип!
Я отмалчивалась, борясь с подступающей тошнотой.
Я плохо переношу транспорт, меня может укачать даже на прямом, как стрела, скоростном шоссе. В детстве это причиняло настоящие мучения, потому что я вынуждена была отказываться от школьных поездок на автобусные экскурсии, морских прогулок и карусельных кружений. Папа говорит, что у меня слабый вестибулярный аппарат. Лет до пятнадцати я просто ненавидела автомобили, воспринимая их как совершенный пыточный инструмент, но постепенно мои транспортные мучения все более ослабевали. Годам к двадцати пяти диапазон экипажей, не вызывающих у меня рвотного рефлекса, расширился за пределы гужевого транспорта. Я почти забыла о своей позорной слабости и перестала ненавидеть автомашины. Даже научилась их водить! Причем, что интересно, за рулем меня никогда не тошнило. И еще вот что я заметила: чем хуже автомобиль, тем лучше я себя чувствую! К примеру, во время сумасшедшей поездки в раздолбанной и тряской колымаге триальщика Ларика я не испытала ни одного рвотного позыва. А в комфортабельном джипе Никиты мне сделалось дурно еще до того, как машина тронулась с места!
Это было ужасно обидно, потому что наводило на унизительную мысль, будто я не создана для дорогущих внедорожников, шикарных кабриолетов и прочей четырехколесной роскоши. Неужели мой удел – ущербные детища отечественной автопромышленности, дровяные телеги и вьючные ослики?!
Я хотела всплакнуть над своей печальной судьбой, но не успела. К кислому вкусу гнилого фрукта во рту внезапно добавился мерзопакостный звуковой эффект. Очевидно, у диктора в радиостудии случился какой-то аппаратный сбой, и эфир распорол визгливый звук вроде того, какой получается, если поскрести ножом по стеклу, только еще противнее и громче. Это стало последней каплей, мне сделалось совсем дурно. Неудержимая тошнота подкатила к горлу. Я слепо нашарила обочь себя дверную ручку, двинула плечом и вывалилась из душного тепла автомобильного салона на свежий воздух.
– Тань, постой! Что с тобой? Ты куда? – крикнул Никита.
Я ничего не ответила, так как не могла разговаривать с крепко зажатым ртом, да и не хотелось рассказывать красавцу, что со мной. Беседа на тему внезапной тошноты и общей слабости организма не казалась мне достойным продолжением романтического ужина. Единственное, о чем я думала в этот момент, – как бы успеть отбежать подальше от автомобиля.
Отбежать удалось далеко, потому что на морозе мне быстро полегчало. Я одержала скорую и убедительную победу над тошнотой, перестала сворачиваться в бараний рог и задышала полной грудью, но возвращаться к машине не стала. Спасибочки, я лучше пешочком прогуляюсь!
К тому моменту, когда джип остался за поворотом дороги, голос Никиты, призывающего меня вернуться, стал неразличим в песне ветра. Пуститься за мной вдогонку кавалер не мог, для пешей прогулки по сугробам он был и не одет, и не обут. Правда, Никита мог поехать за мной на джипе. Мне такого развития сюжета не хотелось, поэтому я свернула с проезжей дороги на первую попавшуюся тропинку и вскоре вышла на берег моря.
Короткая набережная осталась в стороне, но ее фонари освещали и часть каменистого пляжа. Я шла вперед до тех пор, пока путь мне не преградили крупные валуны. Они осыпались с горы, нависающей над узкой полоской дикого пляжа, как нос огромного корабля. В другое время я побоялась бы задерживаться в таком месте, потому что один камешек вроде того, на который я присела, мог расплющить меня в блинчик. В тот момент такая вероятность почти не пугала. Страх убили алкоголь, действие которого еще не вполне прошло, и восхищение открывшейся мне первобытной красотой.
Я никогда прежде не видела ночного моря зимой, а оказалось – оно прекрасно. Шторм, сотрясавший скалы прошлой ночью, утих. Усталое море дышало тяжело, но волны были невысокими. Темная вода казалось густой, плотной, как стекло. Лунная дорожка зыбко колыхалась. Я точно завороженная смотрела на море и чистосердечно раскаивалась в том, что сетовала на свою судьбу. Подумаешь, на пару дней застряла в глуши в компании безъязыких иноземцев, их пьяного в дым переводчика и глуповатого водителя! Зато смогла увидеть величественную красоту и спокойную силу дремлющего февральского моря…
Плюх!
Прервав мои прекраснодушные размышления, в воду с громким всплеском упал крупный предмет, рассмотреть который в полете я не успела. Заметила только, что это было нечто белое, довольно большое. Судя по звуку – тяжелое.
Предмет промял жидкую, как марля, лунную дорожку и канул в пучину. По воде пошли круги, но волны их быстро зализали. Я вскочила на ноги и уставилась на скалу, нависающую надо мной, как косая стена палатки. Белый предмет, чем бы он ни являлся, явно упал сверху, с горы, больше неоткуда было.
– Может, это чайка? – робко предположила моя Нюня. – Эти птички как раз белого цвета, и они часто ныряют в воду за рыбой.
– Какие птички? Какие рыбки?! – отмахнулась Тяпа. – Эта «чайка» была тяжелой, как камень!
– Кроме того, чайки имеют обыкновение выныривать из воды, – напомнила я, встревоженно обозревая море.
То, что упало в воду, в ней и осталось.
– А это еще что такое?! – испуганно выдохнула Нюня.
В темноте высоко над моей головой послышался голос. Он что-то прокричал, но я не поняла слов, уловила только общую интонацию – кажется, это было ликование.
– И смех, похожий на плач, – добавила чуткая Тяпа.
