Кос. Но он добавил, что царь Пердикка собирается послать к тебе на Кос корабль, который зайдет в Пирей, и, если я пожелаю, я могу там сесть на него. Вот почему я приехал сюда на македонской триере.
Эмпедокл бросил на асклепиадов загадочный взгляд и добавил:
— На этом корабле приехал не только я. Разных людей влекут на Кос разные причины. Слава среди греков дарит некоторым людям богатство, а другим — красоту и счастье. У начальника триеры есть к тебе поручение, Гиппократ. Пусть кто-нибудь завтра утром встретит его в гавани.
Гиппократ проводил гостя до берега моря и долго смотрел ему вслед. Близнецы гордо шагали по обоим бокам осла, на котором ехал их господин.
«Вот едет человек, — размышлял Гиппократ, — который стремился постичь все через вдохновение, оставаясь богоподобным и в заблуждениях, и в истине. Но и он страшится темной пропасти, разверзшейся перед ним сейчас, как боятся ее все люди. Скрытый в нем ребенок протягивает руки, прося о помощи, а я, врач, могу дать ему так мало. Мне еще столько надо узнать самому!»
Глава VIII Приглашение
На следующее утро, на рассвете, Пиндар вышел из дома и поспешил по узким улочкам спящего города к гавани, чтобы встретить посланца македонского царя. Небо на востоке посветлело, и на краю его загорелась огненная полоска. Люди на берегу занимались обычными утренними хлопотами. Рыбаки выгружали на берег ночной улов, а те, кто ночью спал, сейчас торопились в гавань.
Пиндар взял из рук торговки миску только что сваренной ячменной похлебки и ячменную лепешку и отыскал свободное местечко у стола. Плотнее закутавшись в плащ, он нагнулся над дымящейся миской, — весеннее утро было прохладным. Мимо прошел портовый стражник, и Пиндар окликнул его:
— Мой учитель Гиппократ поручил мне встретить начальника македонской триеры. Он собирался сойти на берег с восходом солнца.
— Да, — ответил стражник. — Вчера вечером он прислал матроса сказать мне об этом.
Стражник пошел дальше, а Пиндар подул на свою похлебку и принялся глотать обжигающую жижу. Ее запах напомнил ему о родном доме среди плодородных равнин Беотии. Наверное, мать уже встала, и ячменная похлебка бурлит на очаге.
И тут же он вспомнил, как брат его отца, поэт Пиндар, любил повторять, что готов продать свое искусство любому, лишь бы ему хорошо заплатили. Если македонская триера привезла Гиппократу приглашение вернуться в Македонию и стать придворным врачом, откажется ли его учитель? Пиндар в сомнении покачал головой. Гиппократ, конечно, любит свое искусство, но какой грек решится отказать столь могущественному царю?
На капителях колонн по ту сторону гавани вспыхнули первые солнечные лучи; восходящее солнце окрасило медным багрянцем верхушки мачт, затем мачты целиком и, наконец, борта. Рыбаки у воды разбирали ночной улов и продавали рыбу. В гавань медленной процессией входили все новые лодки — они шли на веслах, их бурые паруса были свернуты и притянуты к мачте.
Когда свет из медного стал золотым, Пиндар увидел стоявшую на якоре македонскую триеру. В зеркальной глади гавани чуть дрожало ее перевернутое отражение: позолоченные мачты, пестрые борта, нарисованный у носа огромный желтый глаз, бросавший вызов всем флотам мира.
От борта триеры отвалила лодка и повернула к главной пристани. Стражник торопливо поманил Пиндара, и тот направился к нему. Когда лодка подошла к пристани, из нее выскочил крепкий человек средних лет с густой седеющей бородой. Сообразив, что это начальник триеры, Пиндар хотел было заговорить с ним, но моряк повернулся, чтобы помочь выйти из лодки другим пассажирам.
Через мгновение на пристань легко поднялась молодая женщина, закутанная в белый плащ. Она посмотрела вокруг и выжидающе остановила взгляд на Пиндаре. Он растерялся и смутился, так как она была необыкновенно хороша собой — высокая, белокурая… Раздумывая над тем, кто она такая, он чуть не забыл, зачем пришел сюда, но тут бородатый моряк оглянулся и крикнул:
— Я начальник этой триеры, посланец царя македонского Пердикки к Гиппократу из рода асклепиадов!
Пиндар сделал шаг вперед и приветствовал их с обычным своим достоинством: этому не помешали ни его чрезмерный рост, ни рассеянность.
— Добро пожаловать на Кос. Гиппократ прислал меня сюда встретить посланца царя.
Македонец был грубоват и не любил тратить лишних слов.
— Я пойду с тобой, — сказал он. — И остальные тоже. Эмпедокл решил съехать на берег, чтобы лечиться. Эту женщину зовут Фаргелия. Вот ее служанка. Красавчики близнецы — рабы Эмпедокла.
Вслед за Пиндаром все спустились к самой воде. Там рабы помогли Эмпедоклу взобраться на осла. Остальные гуськом следовали за Пиндаром, который повел их по дороге, тянувшейся вдоль берега. Несмотря на ранний час, у гавани собрались любопытные, надеявшиеся увидеть прославленного поэта- врачевателя. Однако их куда больше заинтересовала белокурая Фаргелия, шедшая позади него: в толпе послышались восхищенные возгласы. Когда они добрались до усадьбы Гиппократа, Пиндар громко постучал в ворота. Заскрипев, они распахнулись.
На пороге жилого дома стояла Праксифея, вышедшая им навстречу. Ее седые волосы были гладко причесаны и стянуты в пучок на затылке, а пеплос застегнут на плече серебряной брошью. Такие броши дориянки надевали в торжественных случаях. Она пригласила их войти в залитый солнцем внутренний дворик, где учтиво приветствовала их, а потом послала раба за сыном, который в ятрейоне с помощью Дексиппа делал перевязку.
Когда Гиппократ через раскрытую дверь увидел входящих, с его губ сорвалось невольное восклицание, но он продолжал накладывать повязку и даже теперь, когда его позвал раб, не отошел от больного.
Это был молодой рыбак. Месяца за два до этого он сильно ушиб голень. Сначала он не обращал на ссадину внимания. Но потом голень распухла, стала горячей и начала сильно болеть. Тогда Гиппократ разрезал опухоль, чтобы выпустить гной. После этого боль исчезла и жар спал.
Теперь рыбак сидел на хирургическом столе, а Гиппократ внимательно осматривал рану. В углублении кости все еще скапливался гной. Края кости совсем обнажились и побелели, а кожа стала красной.
— Это вялая рана, — говорил Гиппократ. — Заживление кости идет медленно. Однако, как ты можешь заметить, тело постепенно избавляется от гнилой материи.
С подноса, на котором лежали инструменты, он взял ложку и начал осторожно, но решительно скоблить кость. От нее отделилось несколько кусочков.
— Омертвевшие части, — заметил Гиппократ, по очереди искусно извлекая их из раны с помощью щипчиков. — Вот и все, Дексипп. Наложи чистую повязку и каждые четыре дня осматривай рану, не будет ли еще отделяться кость. Извлекай омертвевшие кусочки, как это сделал я. В конце концов этот абсцесс заживет сам собой. Мы можем только немного помочь природе.
— Но почему он заживает так медленно?
— Почему? — переспросил Гиппократ. — Кости всегда заживают медленно. Мы с тобой еще поговорим об этом позже.
Он положил щипчики и улыбнулся загорелому рыбаку.
— Все идет хорошо. Правда, рана заживет не раньше чем через месяц. Но работать ты можешь. Как твоя новая лодка?
— Лодка-то неплохая, но знаешь, жена родила мне еще одного сына!
— Вот и хорошо, — сказал Гиппократ. — Значит, их у тебя теперь трое? А старшему уже пять лет — и нам с тобой было немногим больше, когда мы ловили осьминогов у маленькой пристани. Молодые осьминоги, зажаренные в оливковом масле! — Он взмахнул рукой. — За всю свою жизнь я не ел ничего вкуснее!
— Ты не забыл, учитель, что тебя ждут? — с улыбкой перебил его Дексипп.
Гиппократ кивнул, но прежде чем уйти, медленно, словно прощаясь, обвел взглядом комнату. На стенах висели лубки разных размеров и форм. На полках аккуратными рядами лежали отлично сделанные инструменты. На месте, отведенном для этого еще его отцом, стояла корзина с белой шерстью для
