русского крестьянина он видел, что 'земли на Амуре плодородны: начиная от Стрелочного караула до Лимана, и далее нет решительно места, где бы не мог жить хлебопашец, или скотовод, или огородник, или даже садовод'.
По Амуру, по мысли Вениаминова, должен был пролечь удобный и краткий путь для снабжения Камчатки, 'приморских и морских наших мест хлебом'. А ведь для снабжения Русской Америки тогда приходилось совершать кругосветные плавания.
Вениаминов оказался в числе инициаторов создания города на Амуре — Благовещенска. Ученый так объяснял выбор его местоположения: '…перед устьем Зеи, на подошве последних гор, лежащих от самого устья верстах в 10 или 12, прежде всех должен быть город, не менее как губернский, который сверх значения своего вблизи Айгуна и заведывания местами вниз по Амуру, может командовать верховьями Амура и Зеи'.
Вениаминову было хорошо известно о желании гиляков (нивхов) присоединиться к России по примеру тунгусов. Когда Невельский отправился в Аян, нивхи попросили его взять с собой двух своих представителей, Позвейна и Паткена, для переговоров с 'джанги' — начальником Аянского порта Завойко — о принятии русского подданства. В Аяне состоялась встреча Вениаминова с посланцами; тогда он усиленно допытывался у них, 'по своей ли воле они пришли?' — Позвейн и Паткен ответили ему утвердительно, добавив, что все нивхи на Сахалине хотят, чтобы русские оградили их от бесчинствующих китобоев и маньчжурских купцов.
Невельский и Вениаминов верили, что в дальнейшем русские смогут ознакомить коренное население края с прогрессивными формами хозяйствования, и не ошиблись: знакомство нивхов с земледелием началось с 1850 года. Это был первый шаг от их исконного примитивного хозяйства, небольшой, но значительный по смыслу.
За дальнейшей судьбой Вениаминова, этнографа, исследователя алеутов, тонкого знатока их культуры и старины, с тревогой следили передовые русские люди. 'Духа его не угашайте вашими шапками и камилавками', — взволнованно писал И.А. Тургенев К.С. Сербиновичу. Но Вениаминова цепко держала правящая верхушка царской России. Ей выгодно было использовать талант, имя и славу ученого в своих целях. Все выше продвигается он по иерархической лестнице: архимандрит, епископ Алеутский и Камчатский, архиепископ Камчатский и Якутский, наконец, митрополит Московский и Коломенский. Вместе с тем все более гаснет дух исследователя, сокращается диапазон творческой активности. Наконец, слепой и беспомощный под тяжестью лет, он заканчивает в 1879 году свой жизненный путь.
Полна суровых испытаний, радостей и скорбей судьба этого человека, одного из выдающихся деятелей своего времени.
Вглядимся в его портрет: в нем нет ни подлинного, ни тем более показного 'смирения' и 'благости'. Пытливо сверкают зоркие глаза сибиряка-крестьянина, мерилом оценок которого всегда был народный здравый смысл.
И не случайно так часто звучало его имя в беседах с нашими алеутскими и американскими коллегами. Иван Евсеевич Попов — Иннокентий Вениаминов оставил яркий след и в судьбе маленького островного народа, искренним другом и защитником которого он был, и в истории науки своего великого Отечества.
КРАТКАЯ БИБЛИОГРАФИЯ
Барсуков И.П. Иннокентий — митрополит Московский и Коломенский. М., 1883.
Вениаминов И. Записки об островах Уналашкинского отдела. Часть I–III. Спб., 1840.
Вениаминов И. Замечания о колошелском и кадьякских языках и отчасти о прочих российско- американских с присовокуплением Российско-колошенского словаря. Спб., 1846.
Вениаминов И. Опыт грамматики алеутско-лисьевского языка. Спб., 1846.
Вениаминов И. Мифологические предания и суеверия колошей, обитающих на северо-западном берегу Америки. — 'Сын отечества', 1839, № 19.
Окладников А.П. Удивительная судьба Ивана Попова. — 'Вопросы истории', 1977, № 7.
Окладников А.П., Васильевский Р.С. По Аляске и Алеутским островам. Новосибирск, 1974.
Степанова М. В.И. Вениаминов как этнограф. Сб.: Труды МАЭ, т. II, 1947.
Федорова С.Г. Русское население Аляски и Калифорния.
А. АЛЕКСЕЕВ
НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ МУРАВЬЕВ
НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ГУБЕРНАТОР
Восточной Сибири и Дальнему Востоку повезло с губернатором. О Николае Николаевиче Муравьеве сохранились самые противоречивые отзывы, мнения и оценки. Его или восторженно хвалят, или жестоко ругают, столь же ожесточенно порицают. Но неравнодушных высказываний о нем нет. Иные из современников ненавидели губернатора. Но все без исключения отдавали должное его деловым качествам, нетерпимости к бюрократизму и взяточничеству, умению быстро решать запутанные вопросы.
Уже первое появление Н.Н. Муравьева в Иркутске на приеме местных чиновников показало, что губернатор крут нравом и настроен весьма решительно и что мошенникам и казнокрадам пощады не будет. Получила известность происшедшая тогда сцена. О махинациях начальника 'золотого стола' горного отделения Мангазеева Муравьеву стало известно по дороге. Вот что впоследствии рассказывал о своей первой и последней встрече с генерал-губернатором сам Мангазеев: 'Стою, а возле меня стоит Савинский. Он и моложе меня по службе и заведывал-то всего соляным столом. Представляют его Муравьеву — 'Я так много слышал о вас хорошего', — и пошла писать: рассыпался в комплиментах… Потом вдруг спрашивает: 'А где же Мангазеев?' — Ну, думаю, если уж Савинского так расхвалил, то меня просто расцелует. Кланяюсь. — 'Я надеюсь, что вы не станете со мной служить'. — Вот тебе и похвала!'
Не поздоровилось многим. Иные были отданы под суд, некоторые поспешили по доброй воле навсегда уехать из Восточной Сибири. На Муравьева сразу же посыпались жалобы в Петербург. Оттуда пошли потоком всяческие распоряжения и запросы. И тогда, по словам писателя И.А. Гончарова, 'предприимчивый дух этого энергичного борца возмущался: человек не выдерживал, скрежетал зубами, из обыкновенно ласкового, обходительного, приличного и любезного он превращался на мгновение в рыкающего льва…'. Сам Николай Николаевич в письме брату Валерьяну жаловался: 'Всем им хороши были генерал-губернаторы, которые любили есть, пить, волочиться и наживаться, по когда государю угодно было назначить меня сюда, то они воображали, что обойдутся красными словами. На беду их бог дал мне молодость и глубокую преданность России… Вот и пошли на меня войной, конечно, кабинетною, чернильного, дипломатическою…'
Генерал-губернатор Восточной Сибири Николай Николаевич Муравьев провел в Сибири и на Дальнем Востоке лучшие свои годы. Время было трудное — конец царствования Николая I. Малейший 'либерализм' считался почти крамолой. И нужно было обладать завидной смелостью, чтобы отважиться на коренные преобразования, пусть даже в забытом богом суровом каторжном крае.
Еще и до сих пор рассказывают старожилы были и небылицы про крутого, норовистого, горячего, но справедливого губернатора. Часто подлинное соседствовало с выдумкой, но и через десятилетия рассказы эти были неизменно доброжелательны. Добрые дела оставили и добрый след. А ведь сменилось несколько поколений сибиряков и дальневосточников!
