– Ничего я тебе, Виктор, не должен, – сказал Наставник. – Я не просил его убивать.
– Тогда он убил бы тебя.
– Это ещё вопрос, кто кого.
– Знаешь, – сказал брат Виктор, – нет у меня желания вступать в дискуссию над осты-вающим телом: театрально всё это, в духе тени отца Гамлета. А вот если посидеть где-нибудь, выпить…
Наставник на это предложение только покачал головой. Поднял тубус, вложил в него меч, как в ножны, сказал:
– Пойдём, Володя, ты всё мне расскажешь.
Они расположились на КПП, брат Мефодий заварил крепкого чаю, и Володя рассказал: и о предательстве друга Димыча, и о подлом обмане брата Василия, и о собственном ужасе при столкновении со столь явными нарушениями законов божьих. Наставник выслушал его со всем вниманием, а когда речь зашла о том, что Володя не понимает, как Бог мог допустить такое: и предательство, и обман, и жестокость – Наставник как всегда ответил цитатой из Книги:
– 'Господь испытывает праведного, а нечестивого и любящего насилие ненавидит душа Его'. Это было испытание, Володя. Ещё одно испытание. И ты с честью выдержал его.
Володя поднял голову и посмотрел Наставнику в глаза:
– Почему же так… страшно?
– Не страшно, Володя, это ещё не страшно. Вспомни, что претерпел Господь ради нас. Вспомни и задумайся, так ли тяжёл был сегодня твой крест?
И Володя с изумлением обнаружил, что все тяготы последних часов: боль, холод, позор, смертельный ужас – уже не кажутся ему столь всепоглощающими, способными заслонить всё другое. В самом деле, а что такого особенного случилось? Он жив, не ранен даже, ничего себе отморозить не успел – с чего спрашивается роптать?
– Господи, прости меня, что усомнился… – прошептал он, склонив голову.
А Наставник кивнул и добавил к уже сказанному:
– 'Вы ещё не до крови сражались, подвизаясь против греха'… Запомни это, Володя, самое тяжёлое и страшное ещё впереди. А сегодня ты справился честь тебе и хвала…
На следующий день Наставник уехал, увезя с собой плачущего Димыча. Бразды безраз-дельного управления лагерем на целые сутки перешли в руки брата Мефодия, который, конеч-но, не умел отличить испанский меч от венецианского, но зато великолепно разбирался в сор-тах картошки и боцманских загибах разной степени. Потом вернулся брат Артём и довёл курс обучения послушников до закономерного конца, то есть до изучения противотанкового грана-томёта РПГ-7 и стреляющего ножа новейшей модификации.
Свои лекции с последующими демонстрациями Артём вёл без особого энтузиазма, гово-рил нескладно и, вообще, производил впечатление человека очень далёкого от педагогики. Так, наверное, оно и было, и окончание сборов прошло в атмосфере тягостного недоумения: зачем всё это нужно, если никак иначе нельзя? Володя, единственный из мальчишек, кто не задавал-ся таким вопросом и чувствовал себя вполне уверенно – он проявил волю, сумел выделиться из общей массы сверстников и пройти испытание, назначенное ему Богом; Володя был горд собой и старался не замечать 'мелких' проблем.
Первого мая он вернулся домой…
Глава четырнадцатая. Шабаш на Лысой Горе
Андрея Мишукова перехватили на вокзале.
Он стоял в очереди к суточной кассе, где его и засёк Зимагор.
– Здесь Симакин, – сказал Зимагор в трубку мобильного телефона. Соответствую-щий описанию объект находится на вокзале.
– Перехвати его! – распорядился Лысый Гера. – Через пять минут буду на стоянке.
Зимагор протолкался сквозь очередь к Мишукову и аккуратно взял его под локоток.
– В чём дело? – Мишуков обернулся.
– Пройдёмте, гражданин, – тихо сказал Зимагор.
– По какому праву вы… – Мишуков попытался вырвать локоть из цепких пальцев незна-комого ему человека.
– По праву сильного, – Зимагор усмехнулся в усы. – Не рыпайся, придурок.
Не выпуская локтя Мишукова, Зимагор извлёк свободной рукой удостоверение (то самое – выбитое буквально с боем) и продемонстрировал его окружающим. Мишуков поник. Только пробормотал сквозь зубы:
– Сука – Князев, слово не держит…
Зимагор его не понял, но уточнять и переспрашивать не стал, а повёл Мишукова к выхо-ду с вокзала. Лысый Гера и Сурок дожидались на привокзальной стоянке, сидя в 'джипе' Сур-ка. При виде Зимагора с Мишуковым в компании, Сурок открыл дверцу и вышел навстречу. Зи-магор втолкнул Андрея в 'джип', а сам остался снаружи, закурил.
– Рад видеть тебя в полном здравии, – поприветствовал Мишукова Лысый Гера.
Лицо Андрея просветлело.
– А, – сказал он. – Это всё-таки вы…
– Надо же, узнал, – Гера наклонил голову. – Ты чего, Андрей, сбежать решил?
– Это моё дело, – ответил Мишуков резко: увидев, что имеет дело не с правоохрани-тельными органами, а как раз наоборот, со своим собственным заказчиком, он осмелел. – Я теперь вольный человек; хочу – дома сижу, хочу – в Москву еду.
– А как же работа?
– Меня уволили, – Мишуков мрачно усмехнулся. – Я теперь безработный.
– Вот как? – Гера, казалось, ожидал чего-то подобного. – Кто уволил? Князев?
– Князев.
– В чём же причина увольнения? – Гера был само миролюбие.
Мишукову не было никакого резона посвящать Геру в подробности инцидента, произо-шедшего в рабочем кабинете Князева. А уж тем более рассказывать о достигнутой догово-рённости.
– Сокращение штатов, – с лёгким сердцем соврал Мишуков. – Я оказался наименее ценным работником.
Гера помолчал, в упор разглядывая Андрея. Он, конечно, не поверил в 'легенду', но и выяснять ничего не стал.
Вместо этого Гера полез в нагрудный карман и извлёк плотный маленький конверт.
– Здесь пять, – сказал он. – Три – как и договаривались. И две в качестве компенса-ции за опоздание. Надеюсь, эта скромная сумма несколько скрасит твой отпуск.
Мишуков нахмурился и конверта не взял.
– Работа не сделана, – заявил он. – Я… не успел.
– Врёшь, – сказал Гера уверенно. – Врёшь и не краснеешь.
– Зачем мне врать? – Андрей пожал плечами. – Деньги мне нужны. Если бы я сделал работу, то так и сказал бы.
– И снова врёшь. Ты сделал работу и знаешь результат. Тебе достаточно назвать фа-милию, и можешь отправляться хоть в Москву, хоть к чёрту на кулички.
– Да не знаю я результата, Герасим Николаевич. Хотел бы знать, но не знаю.
Гера задумчиво покачал головой.
– Зря ты так, Андрей, – сказал он. – Зря… Сейчас я выйду и прогуляюсь к вокзалу: жарко, надо газировки купить. А с тобой посидит Эдуард Борисович. Он раньше в КГБ работал; там его научили показания из диссидентов выбивать. Не удивлюсь, если по моём возвращении, у тебя не будет хватать пары зубов.
