библиотеку, заполнявшую собой все пространство от стены до стены, от пола до потолка в противоположном конце комнаты. Там было на что полюбоваться: МММ славился не только своей страстью к хорошим историческим книгам, но и умением подбирать любимейшие из них в прекрасных изданиях одну к одной с хорошим переплетом и по сумасшедшей цене.
— Познакомьтесь, — сказал МММ весело. — Это Леонид Васильевич. Наш внештатный консультант.
Внештатный консультант медленно повернул голову и посмотрел мне в глаза. Взгляд у него был внимательный и, как я отметил, совершенно завораживающий. Отвести собственный взгляд от его взгляда сразу же показалось мне делом трудным, если вообще возможным. И только в случае, когда он сам тебе это позволит.
— Здравствуйте, Борис Анатольевич, — вынув изо рта трубку, приветствовал меня внештатный консультант. — Очень приятно мне с вами познакомиться.
— Садись, садись, Боря, — подтолкнул меня МММ как-то очень суетливо, а я удивился: это было совсем на него не похоже. — Сейчас чайку соображу.
Он убежал на кухню.
Я сел, все еще удерживаемый цепким взглядом консультанта. Но тот наконец смилостивился и отвел глаза, снова принялся изучать библиотеку. Я попытался расслабиться, но в подобной компании сделать это было тяжеловато.
Появился Мишка, неся на подносе чашки с горячим ароматным чаем, который он заваривал из разнообразных хитрых трав и рецептом приготовления которого ни с кем, на моей памяти, не делился. Сколько не проси. Установил поднос на журнальный столик, жестом приглашая нас начинать чаепитие. И сам подкатил кресло и уселся в него, поглядывая на нас с Леонидом Васильевичем поочередно.
— Ну что, будем продолжать наши игры? — буркнул я раздраженно. — В конце концов ты не чай меня сюда звал пить.
— Все помню, Игл, все помню, — МММ использовал мое школьное прозвище, полагая, видимо, что это подействует на меня умиротворяюще.
— Объясните ему, — подал голос Леонид Васильевич, как мне показалось, тоже несколько раздраженно.
Мишка кивнул и тут же без перехода начал:
— Помнишь, я рассказывал тебе о трех существующих на сегодняшний день направлениях развития психотронного оружия?
С ядом в голосе я стал перечислять, загибая пальцы:
— Экстрасенсорное воздействие, психотронные генераторы, кодирование…
— Вот-вот. Есть, понимаешь, соображение, Борис, что так называемый Герострат использует в своей деятельности как раз это самое кодирование. То есть в его распоряжении находится некий арсенал средств и методов, возможности которого нам достаточно сложно оценить, но этот арсенал позволяет ему «вкладывать» в головы общающихся с Геростратом людей разнообразные долгоживущие модули, которые запускаются при произнесении в присутствии данного конкретного человека ключевого слова или фразы. Он обращается с человеком, как со вшивым компьютером. И арсеналом он владеет действительно выдающимся. Возьми к примеру Эдика Смирнова…
— Это объяснение, — согласился я, — но замечу, что в твоем построении есть маленькая неувязочка: зачем он послал Эдика в аэропорт с бессмысленной акцией?
— В том-то вся и штука, — помрачнел МММ. — Видишь ли, один из основных элементов кодирования является гипноз, а во время гипноза человек открыт. Он не способен ничего утаить. Гипноз, ты понимаешь, лучше любого самого совершенного детектора лжи. Скорее всего, Герострат сумел расколоть Смирнова в первый же день, а потом играл с ним и с нами в кошки-мышки, развлекался — скотина — пока ему это не надоело. Он послал Эдика в аэропорт, чтобы выпендриться, продемонстрировать нам свои возможности, показать: вот, мол, ребята, что я умею, и держитесь-ка от меня на расстоянии. Понимаешь, что я хочу сказать?
— Понимаю. Только тогда вся наша затея яйца выеденного не стоит. Если он так легко расколол Смирнова, где гарантия того, что он так же мимоходом не расколет меня?
— А вот для того, чтобы он тебя не расколол, мы и подключили Леонида Васильевича.
Я похолодел. Тот самый озноб, что давал себя знать при непереносимой жаре под палящим солнцем Нагорного Карабаха, среди раскаленных камней на белой от пыли грунтовке; тот самый озноб, о котором я, казалось, забыл уже навсегда, вдруг продрал меня до костей. Затея Мартынова во всей своей полноте, четко обозначилась передо мной.
— Ну уж нет, — сказал я, поднимаясь из кресла. — На такое мы с тобой не договаривались. Извини, друг Мишка, но поищи себе другого желающего. В мозгах своих копаться я никому не позволял. И не позволю.
Помню, в детстве довелось присутствовать на сеансе заезжего гипнотизера. Вышел я оттуда совершенно потрясенный. Он делал с людьми, что хотел: заставлял их пить воду, а кричать, что пьют вино, заставлял их плыть посуху, воображая, что вокруг океан, заменял их личности другими — Петра Первого, дяди Степы-милиционера; и Петр Первый тут же начинал на потеху публике казнить, миловать и строить по ходу Санкт-Петербург, а дядя Степа свистеть в невидимый свисток, надувая щеки. Я был не просто потрясен, я был еще и напуган. И поклялся тогда сам перед собой на веки вечные не допускать, чтобы надо мной выделывали нечто подобное.
Когда я отслужил в армии, на глаза мне попалась газетная статья, в которой автор на полном серьезе излагал свою версию печально известных событий в Тбилиси. Опираясь почему-то на статистические материалы о процентном соотношении женщин среди невинно убиенных, он утверждал, что мы, солдаты внутренних войск, разгонявшие демонстрацию, находились под воздействием гипноза, который накладывали на наши предварительно одурманенные наркотиками мозги опытные специалисты, переодетые в форму рядовых. Могу сказать одно: ничего подобного не помню. Не уверен даже, был ли вообще какой-нибудь приказ из высших эшелонов власти разогнать демонстрацию. До сих пор мне кажется, что началось все с того, что за нашими спинами вдруг появился явно ушибленный запущенным из толпы камнем, а потому взбешенный майор и закричал, каждое свое слово для весомости подкрепляя трехэтажным матом: «Вперед, вперед! Дави их, мужики!». И мы пошли. Потому что сами уже давно были на взводе без всяких там наркотиков и гипноза.
Это я к тому, что тоже подвержен гипнозу. В том числе и массовому, но добровольно гипнотизировать себя не позволил бы ни там, ни здесь.
Я — это я, и точка!
Когда я встал, МММ окончательно сник. Крыть ему было нечем, и он отлично это сознавал.
— Я прощаюсь, — сказал я, стараясь говорить как можно ровнее, — желаю приятно провести время.
— Не спешите, Борис Анатольевич, — вмешался тут внештатный консультант. — Нам еще есть о чем с вами поговорить.
Мишка посмотрел на него с надеждой.
— Говорить вы можете хоть весь день, — заявил я твердо, — но без меня.
— У вас какое-то неотложное дело? — поинтересовался Леонид Васильевич, и я снова встретился с ним взглядом.
Мне не нужно было этого делать, но я слишком поздно спохватился.
— Понимаете ли, уважаемый Борис Анатольевич, существует такое понятие как «психотронное эхо». Оно обозначает не до конца еще объясненное явление, когда часть воздействия — минимальная, конечно, — передается от объекта непосредственного воздействия к объектам, которые находятся с ним в повседневном контакте. Скоблин состоит в Своре более двух лет. Не исключено, что просто переговорив с ним, вы уже получили определенную «дозу» психотронного воздействия на свой мозг. Поверьте мне, такое вполне возможно.
Михаил Михайлович, видимо, до конца и сам не предполагал, на какое сложное дело он вас посылает. Но неспециалисту это вполне простительно. Думаю, совместными усилиями мы сумеем исправить ситуацию. Со своей стороны обязуюсь установить вам такой защитный блок, какой не прошибут ни гипнотизеры, ни
