(Руслан Рашидов, кстати, всегда держался особняком и эти посиделки не посещал, что, впрочем, никого не расстроило).
Поскольку на «Нитке» пилотам представилась возможность вновь почувствовать себя в шкуре учащихся, то и байки, которыми они обменивались, были из серии «А вот когда нас перевели на третий курс…».
Зайдя вечером в холл, можно было увидеть пятерых или шестерых офицеров, устроившихся в расставленных полукругом креслах и слушающих очередную историю, неторопливо и со смаком рассказываемую капитаном Золотарёвым:
– …Или вот такой случай. Я ведь в училище по направлению пришёл, а до того срочную оттрубил – от звонка до звонка. Служил я в московском округе. После «учебки» попал в гвардейскую часть – авиация ПВО. Специальность у меня тогда была радиомеханик, взвод связи при КДП. Месяц стажировки, и заступаю на первое самостоятельное дежурство. Ну, значит, принял по смене станцию, средства пожаротушения и ящик с ракетницей «для подачи визуальных сигналов аэродромным службам в случае отсутствия радиосвязи». Сел обеспечивать связь – корпус станции протёр, кабели подёргал, произвёл пылеудаление… Ночь, в общем, прошла спокойно, а утром – в семь часов – в бункер влетает старший смены и орёт: «Ты, козёл!!! Тут сидишь, а на ВПП чёрте что происходит!!! А ну бегом, и чтоб через три минуты…». Я думаю: «Ни фига себе, это что же там такое?» Выбегаю на поле. А там – мать-мать-мать – всё поле усеяно… коровами! – Слушатели улыбаются, легко представив себе картинку. – Немаленькое такое стадо, я вам скажу. Голов на пятьдесят-шестьдесят. Прогуливаются себе, травку щиплют… Бегу назад – к старшему смены: мол, что делать-то? И откуда это зверьё на полосе? «А они, – говорит, – сквозь нашу поломанную ограду проходят. Из совхоза соседнего. Их там на голодном пайке держат, а у нас, блин, травка зелёная, керосином политая. Эти рогатые как накушаются, так и… срyт прямо на ВПП. А вдруг боевая тревога? А если самолёт с нашим лётчиком по этой уделанной полосе взлетать начнёт? Движки ведь всё с бетонки всасывают. Как ты думаешь, далеко ли улетит наш гвардейский перехватчик, если у него двигатели дерьмом забиты? Бери, короче, ракетницу, записывай расход боеприпасов в журнал и иди их пугать, пока с полосы не уберутся. Стреляй прямо по рогам – не бойся». Беру, пишу и бегу «стрелять коров». Влетаю, значит, в середину стада и пытаюсь матами уговорить коров уйти по-хорошему. А они смотрят на меня такими печальными красивыми глазами… А рядом с ближайшем коровой такой умильный телёночек с чёрным пятном на полморды – ну не могу я прямо в них стрелять! Ну, короче, пальнул не по рогам, а над рогами. Грохнуло так, что у меня у самого уши заложило. А уж коровы! Вы бы только видели. Как подпрыгнут все разом, разворот на сто восемьдесят градусов с одновременным опорожнением кишечника. И сразу – на максимальную скорость… А ошмётки этого горячего так и полетели в меня – еле, блин, увернулся! Но самое интересное было потом: сигнальная ракета опередила стадо и плавно так повисла у них перед мордами метрах в трёх от земли. При этом – вой, свист, чад. Ну, бурёнки разом офигевают от этого жуткого зрелища, разворачиваются, и теперь все рога несутся прямо на меня! Ну, думаю, финиш – отстрелялся… В общем, бежал я так, как никогда потом не бегал. И на ходу пытался выковырять гильзу из ракетницы – первый раз в жизни, понимаешь, выстрелил из ракетницы, а гильзу взяло и распёрло… А сзади топочет стадо из шестидесяти голов крупного рогатого скота. Расшвыривает при этом свеженаваленный навоз… Во-от… А второй выстрел я сделал уже на бегу – через плечо и в сторону. Как, блин, натуральный ковбой из вестерна. Рогатые шyганyлись в сторону и встали… Стоим, значит, смотрим друг на друга с ужасом, дыхание переводим… А тут вдруг слышу – дикое ржание. Со стороны КДП. Поворачиваюсь, а там… весь личный состав дежурной смены – вповалку на крыше! Морды красные, животы надрывают. Потом-то я узнал, что через такое «посвящение» проводили всех новеньких на объекте…
Сергей Золотарёв был основным рассказчиком, любившим и умевшим завладевать вниманием публики. Другие офицеры выступали в этой роли гораздо реже, но и их отдельные истории пользовались успехом у слушателей.
Однажды и Лукашевич рассказал эпизод из своей молодости. Любопытно, что его друзья – Стуколин с Громовым – до последнего времени не знали об этой подробности биографии Алексея, настолько тот умело её скрывал. А тут – видимо, под влиянием момента – вдруг взял и «раскололся».
– Курсанты, как вы знаете, в караулы на заступают, – начал рассказ Лукашевич, когда слушатели расселись по своим местам. – Разве что по праздникам или выходным – чтобы роте охраны дать отдохнуть. В дневной караул курсантов ставят только к знамени полка, да одного человека отправляют на ДСП – дежурным по стоянке подразделения, самолёты своей эскадрильи охранять. Не знаю, как у кого, но у нас дежурство на стоянке было из разряда «не бей лежачего». Так что туда уходили в основном для того, чтобы спокойненько письмо домой черкануть, почитать книжку, уединиться. Причём, желательно в выходной день, потому что когда идут полёты и по рулёжке тащат то один самолёт, то другой – бумажная волокита и доклады по начальству отнимают всё свободное время… И вот как-то одним тёплым июльским воскресеньем напросился я в этот наряд. Взял автомат и попёрся на стоянку. Пересчитал машины, проверил сохранность чехлов, принял, приступил. Написал письмо, почитал книжку, повалялся на травке, разомлел. Решил в холодке посидеть, перебрался в тенёк под крыло и от скуки начал щёлкать затвором, выбрасывать патроны. Выщелкну все, заново набиваю и так по кругу. После ужина пришел караул – какой-то узбек с разводящим – и я засобирался домой. Вот тут-то и выяснилось, что у меня в магазине не хватает одного патрона! Я, честно говоря, чуть не рехнулся от ужаса. Времена тогда были строгие. За один патрон и под трибунал можно было попасть. Кинулись мы втроем с часовым и разводящим искать этот проклятый боеприпас. А тут уже темнеть начало. ДСП других эскадрилий давно ушли, а мы всё травку руками прочёсываем. Чего только я не придумывал: уж и босиком по ней топтался, и руками чуть не гектар прошарил. Нету патрона. Как в воду канул. А самое ужасное в том, что я не помню, под каким самолетом сидел, а их на стоянке полка под сотню стояло. В казарму вернешься, но ведь там прежде, чем автомат в «оружейку» сдать, магазин старшине предъявить нужно. Что я ему предъявлю? И как объясню недостачу? В общем, нечего тут думать – искать надо. Я уже зубами от страха клацать начал. Видел себя разжалованным, отчисленным и посаженным. Так патрон и не нашли. Тут узбек подумал и насоветовал, как «оружейку» обмануть. Говорит, щепку вместо патрона в середину магазина сунь – никто проверять не будет. Так и поступили. Пришел, поставил автомат, сдал магазин – он у нас, к слову говоря, «расхожий» был, специально для ДСП, прямо на сейфе лежал – а утром ни свет ни заря опять на стоянку побежал. Тот же самый часовой был – хоть в этом мне повезло, узнал он меня, не застрелил. Опять ползаем, ищем. И нашли-таки! Под колесо основной стойки он, зараза такая, закатился. И не видно его, и не слышно, пока мордой на бетон не ляжешь. Назад я даже не бежал, а летел окрылённый. Патрон в карман «хабэшки» положил, поближе к сердцу, пуговицу застегнул и еще рукой придерживал для верности. Душа поёт! Вот вспомнишь это дело и подумаешь: как, в сущности, мало нужно курсанту для счастья…
Попытка уговорить знаменитого рассказчика Громова выдать какую-нибудь байку из его «эзотерической» серии не увенчалась успехом.
«Повода нет, – отвечал он на просьбы друзей. – Будет повод – будет история».
В замен эзотерики опять же по многочисленным просьбам Константин как-то поведал офицерам подробности малоизвестной, но по-настоящему страшной катастрофы, в результате которой он лишился сразу четверых своих сослуживцев по пилотажной группе «Русские Витязи». Случилось это 12 декабря 1995 года. Группа из двух «спарок» и трёх «боевых» «Су-27» возвращались с авиационной выставки «ЛИМА-95», проводившейся на аэродроме Лангкави, что в Малайзии. В те времена на самолёты пилотажных групп ещё не устанавливалось аэронавигационное оборудование, соответствующее международным стандартам, а потому в качестве ведомого использовался транспортник-тяжеловес «Ил-76». Истребители, следовавшие за ним, были фактически слепы и глухи. Это и сыграло роковую роль. При подлёте к вьетнамской авиабазе Камрань, служившей перевалочным пунктом, группа попала в густую облачность. Командир экипажа «Ила» генерал-майор Гребенников растерялся и дал неверную наводку. Три истребителя из пяти, до последнего державшиеся ведомого, врезались в сопку. Погибла элита пилотажной группы: полковник Борис Григорьев, подполковники Николай Гречанов, Николай Кордюков и Александр Сыровой. Этот день стал самым чёрным в истории «Русских Витязей», и до сих пор память о страшной гибели товарищей бередила душу Громова сильнее, чем собственный горький опыт.
– Эх, – вздохнул Сергей Золотарёв, когда Громов закончил рассказ, – жизнь наша… Даже помянуть ребят нечем.
Помянуть погибших «витязей» действительно было нечем: на «Нитке» царил суровый сухой закон, о чём
