кисета недокуренную самокрутку, раскурил, прижег пиявок; когда они отвалились, лениво передвинув ногу, раздавил.
— Ну что ты, дура… Зачем от меня-то бегать было?.. Я ж не фараон.
— Да? — не смутилась дамочка. — Чё ж тогда за мной побежал?
— А вдруг утонула бы?
— Дурак… я всю жизнь на болоте. Скорее… сам бы… утонул.
Вовчик вдруг ощутил прилив злости, почему-то эта засранка не оценила его порыва. Хотя посмотришь на неё… и не захочется никаких эксцессов, никаких слёз благодарности, горячих объятий и поцелуйных устремлений со всеми вытекающими последствиями — грязища, пахнет то ли дождевым червем, то ли гнилой картошкой… Отмыть бы… Причесать…
— Тебя как звать-то? — спросил он тем не менее.
— Не твое дело. Помоги встать.
— А шла бы ты, подруга… — с размаху нахамил Вовчик.
«Не крутенько ли?» — воскрес Фил. Вовчик крякнул с непонятной интонацией.
— Ладно. Давай, — и протянул руку.
Дамочка вцепилась в нее с явно неженской силой, подтянулась, встала.
— Спасибо, дружок. Слушай, а откуда ты вообще взялся, такой шустрый?
— Оттуда. Пойдем, выбираться надо.
Она дернула его за отворот куртки, развернула лицом к себе.
— Я тебе вопрос задала!
«Лучше не злить её. Вполне возможно, через нее мы сумеем выйти на тех…»
— Пусти, — Вовчик стряхнул её руку со своего плеча. — Из Новгорода. В Питер иду.
— Зачем?
— А это уж мое дело. Короче, скажешь своё имя, или так тебя и дальше кликать — жэнщына?
— Лиза.
— Ну тогда — Вова, будем знакомы. Помыться бы тебе надо, Лиза, вот что. Пошли?
Лиза решила, видимо, отложить расспросы на потом. Громко высморкалась и двинула обратно по своим следам. Вовчик снова поплелся за ней.
Через час они нашли-таки подходящий бережок, и Лиза, несмотря на погоду (а она к середине дня начала портиться: сильный ветер подул с востока, от развалин комбината), нырнула в озеро. Всплыла метрах в пяти, протерла лицо, волосы… Отмытое от грязи, лицо оказалось очень даже ничего, особенно для непривередливого взгляда: после всех этих девок, понятия не имеющих о гигиене, или деревенских баб, раздутых от непрерывного выполнения своей почётной обязанности… «святое право и долг женщины в этом мире — рожать детей для великого дела…» — Сай Волховский, В.П.В. и т. д. и т. п. Плодитесь, понимаете ли, и размножайтесь. Как песок в море. С нашей геополитикой — в самый раз…
Ну и что, что шрам на щеке. Ну, нос немного сломан. Зато кожа какая! Гладкая, чистая, ни одного прыща. Вовчик почувствовал некоторое стеснение в штанах.
— Филька, — тихонько шепнул он, — ты там часом не скачал банк данных по розыску?
— А как же. Вообще всё, что можно было по его допуску.
— Ты её хорошо видишь?
— Вполне.
— Ну и что? Есть?
— Чего ты там бормочешь? — спросила Лиза, подплывая к самой кромке мшистого берега. — Дай руку, я вылезу.
— П'жалста, — Вовчик дёрнул.
Лиза отжалась на одной руке, закинула чистое — чистое! — колено на берег, встала. Без грязи она смотрелась просто замечательно: отличная фигура, может быть, даже чересчур мускулистая. Руки (на всякий случай) Вовчик решил не распускать.
«Ну что уставился? Хочется, да?»
Вовчик сглотнул слюну, и даже не сразу понял, что говорит не Лиза, а зловредный Фил.
«Молчи, я сам всё скажу. Елизавета, фамилия — Воронцова. Состоит в розыске с ноября позапрошлого года, официальное обвинение — ведьмовство. Скрытый мотив задержания присутствует, но недосягаем на нашем уровне доступа. Двадцать шесть лет, рост сам видишь, вес — пятьдесят семь… был, особая примета — шрам на правой щеке. Вроде бы всё…»
— Вообще?
— Что «вообще»? — вскинулась Лиза.
— А? Извини, — Вовчик изобразил смущение, — это я сам с собой… Привычка.
— А-а, ну-ну. У тебя из одежды найдётся что-нибудь?
— Только грязное.
— Всё равно.
Вовчик достал штаны и рубаху.
— Не хочешь потрахаться? — непринужденно предложил он.
Лиза посмотрела на него скептически, натягивая узкие брюки. Вовчик не без сожаления простился с возбуждающим пейзажем.
— Что, прямо здесь?
— Ну… не здесь.
— И не мечтай!
— Что, совсем?
— Перестань, а?
И тут Вовчик понял, что ему в Лизе не нравилось. Ведь что-то внутри зудело, подсказывало — не то происходит, не должно быть так! Для женщины только что выдернутой из-под мужика и полтора часа драпавшей от фараонов, она вела себя слишком спокойно, хладнокровно, что ли?
То ли я ни черта не понимаю в женщинах, подумал Вовчик, то ли что-то здесь нечисто. Надо поаккуратнее с ней. Понежнее. Как с наносхемами.
— Кто там с тобой был? Муж, что ли?
Лиза с каменным лицом застегивала пуговицы на рубашке.
— Да. Муж. Есть ещё вопросы?
Что тут можно было сказать?
«…Воронцова Елизавета, 2291 года рождения, урожденная подданная Волхова. Рост 169 см., вес 57 кг., IQ 133, портрет, отпечатки пальцев и рисунок сетчатки прилагаются. Родилась в пос. Лавния в семье офицера кабель-службы, в четырнадцать лет сбежала из дому непосредственно перед заключением брака. Предположительно была связана с отрядом сопротивления или бригадой взломщиков. Во всяком случае, в 2315 году её объявили в розыск. По официальной версии — за попытку ограбления Новоладожского энергобанка. То есть, за ведьмовство.»
— Вот и всё.
— И всё? А… привычки, сексуальные пристрастия, круг знакомств?
— Нету. Удивительно пустое досье. Впрочем, если ты заметил, она с четырнадцати лет бегает по лесам. Так что, сам понимаешь. Вряд ли в твоем досье у хая, к примеру, хоть на полбайта больше.
— А точно ты не знаешь?
— Откуда?
Они второй час сидели в полуразвалившемся сарае. Стояла настоящая белая ночь, но ветер, ещё усилившийся к вечеру, нагнал облака, было почти темно. Накрапывал мелкий дождик «чистый» как заверил Фил; с крыши затекало внутрь, на швах обитого пластиком потолка блестели в свете Филькиного экрана сочные капли. Буль! Плюх! Мокро, но всё же не так, как снаружи.
Лиза спала в углу, прикрывшись ветошью и пленкой.
— Ладно, дело такое. Обсудим потом. Сейчас давай дальше, что ты там накропал.
