ночь всегда хороша!
Таня заметила, что на Зинаиде Никифоровне простое платье без пояса и волосы мокрые, как у Тани, не покрыты платком. А ноги босы. В руках женщина держала охапку различных трав.
– А цветок папоротника есть? – спросила Таня.
– А тебе зачем? Воровать, что ли, надумала?
– Нет, интересно просто. Есть ли такой?
– Все есть. Только мне он не больно нужен. Ну как, набегалась?
– Набегалась. А выходит, я и вправду ведьма.
– А то нет! Ведьмина кровь в Купалу ох как бурлит! Сама небось поняла?
– Поняла. Расскажите мне, как дальше-то.
– Расскажу. Но не сегодня, Танечка. Сегодня я тебе травки заветные покажу. Пойдем. А дальше все само узнается. Торопиться не надо, деточка.
Таня послушно пошла за бабой Зиной в дом. Скрипнули под ногами чистые крашеные доски пола. Таня присела на лежанку в углу. Хозяйка вышла в сени, где у нее висели копченые круги сыра из козьего молока. Было слышно, как она чем-то шуршит. Тане показалось, что на нее кто-то смотрит. Взгляд скользил по ногам откуда-то снизу. Таня нагнулась. Из-под печи мигали чьи-то круглые светящиеся глазки. Скрипнула дверь, зашла баба Зина с кругом сыра.
– А! Дедушко тебе показался! Домовой, – пояснила она, – иди, Танечка. Налей ему свежего молочка. Он тебя уважил, и ты его уважь.
Таня подошла к столу и налила в голубое, так и хотелось сказать «лазоревое», блюдечко с отбитым краем свежего козьего молока. Отнесла к печке.
– Не стой там, уходи. Он этого не любит. Иди в горницу, чаю налью. Есть хочешь?
– Как волк голодная!
– Волки летом сытые, Таня…
Таня очнулась от воспоминаний. На кухне верещал чайник. У Георгия в комнате гремела музыка. Таня стукнула в дверь:
– Гошка! Чайник!
– Забыл! Сейчас заварю.
Гошка вышел из комнаты взъерошенный и шалый. Посмотрел на Таню глазами нашкодившего щенка. Сейчас что-то попросит.
– Мама! Глеб сегодня, надеюсь, не придет? Ну пусть не придет. Пожалуйста!
– Не придет.
– А можно Маша у нас останется?
– Можно. Только сначала пусть домой позвонит и отпросится у родителей. Чтобы мне потом никто скандалов не устраивал. И делайте что хотите. Я собираюсь спать.
– Спасибо, мам. Ты прогрессивная женщина.
– Угу, я такая.
– Тебе, кстати, папа звонил. Просил перезвонить до одиннадцати.
– Хорошо. Только уже поздно.
– Все равно позвони, он про выходные хотел узнать. На дачу со мной хочет.
– Гоша, ты знаешь, что Роза злится, когда поздно звонят. Раньше не мог сказать?
– Забыл.
– А о чем ты помнишь?
– А ты? Мам, ты что, не в духе? Ты какая-то не такая, как всегда.
– Какая, Гоша? Что ты ко мне пристал: и утром не такая, и вечером не такая.
– Ну ты утром еще ничего была. А сейчас как будто вообще из другого мира.
Таня обняла сына. Встала на цыпочки и, едва дотянувшись, потрепала по рыжей макушке. Заглянула в глаза. Какие хорошие глаза у мальчика, теплые. Ни капли Таниной болотной зелени! А какой чуткий!
– Настроение такое, Гошка.
– Надо менять настроение. Не нравишься ты мне.
– Хватит об этом. Иди к Маше, она тебя ждет.
Таня набрала номер бывшего мужа. Трубку взяла Роза.
– А, Танечка! А что так поздно?
– Разве? Без пяти одиннадцать.
– Да? А у нас уже две минуты двенадцатого.
– Значит, у вас часы спешат. Валеру позови, он мне звонил, просил перезвонить.
– Сейчас позову, если не спит, конечно.
– Не спит.
– Откуда ты знаешь?!
– От верблюда. И не надо со мной ссорится. Тебе это не на пользу. Что тебе твоя тетка Нурания сказала, когда ты к ней ездила? А, Роза? «С первой женой не ссорься! Она у Валерки твоего ведьма, но тебе зла не сделает». Помнишь?
– Точно, ведьма ты, Танька. – Роза сказала это уже без злости, просто констатировала факт.
– Ведьма. Кто спорит-то! Мне сегодня целый день это твердят. Валеру позови наконец.
– Да идет уже.
– Привет, Танюша, – в трубке зазвучал хрипловатый баритон. – Я хотел Гошку с девушкой на выходные на дачу взять. На охоту сходим, а Маша с Розой за клюквой. Как ты на это смотришь?
– Бери, конечно. Что ты у меня спрашиваешь! Твой же сын.
– Да, еще, я к этой Марии хочу присмотреться, а то наш сын чего-то совсем обалдевший ходит. Как она, что за девица, ну и все такое…
– Присмотрись, по-моему, неплохая девушка.
– Думаешь?
– Чувствую.
– Верю. Но все-таки хотел бы сам убедиться.
– Ладно, убеждайся. Расскажешь мне потом. Клюквы купите мне на трассе. Только немного, ладно. Собаку возьмешь?
– Нет, не возьму. Она меня совершенно не слушается, а Гошке вечно не до нее. В прошлый раз кота соседского на баню загнала. Еле оттащили. Кот потом полночи орал – не слезть ему было. Пришлось лестницу доставать из сарая. Пока снимали – исцарапал всех, скотина усатая.
– Тогда, конечно, не бери. Ладно, Валера, договорились. Спокойной ночи, дорогой.
– Спокойной ночи, Танечка.
Таня положила трубку. Дорогой… А был любимый. А кто сейчас любимый? Вот смотрела на Марьяну и Глеба и радовалась. Даже облегчение испытала… Хотя с Глебом ей неплохо. А Валера… Это было намного серьезнее… Когда-то один голос бывшего мужа заставлял ее трепетать от радости и желания. Когда-то… До Купальской ночи… Очень давно. Целую жизнь назад… Таня, засыпая, наконец, вспомнила Юлькины стихи «Неведом промысел небес…»:
Откуда она знала? Впрочем, тем, кто пишет стихи, приоткрываются великие тайны… Поэты и безумцы, вот кто видит мир по-настоящему. Вот и еще одна ниточка рвется – Глеб. Не самая прочная ниточка… А лес все ближе… В голове Тани опять зазвучало: «Таня! Таня!». Звали далекие голоса. Таня спала.
Глава пятая
Грезы и воспоминания
Какое странное случилось лето… Оно как будто обнимало сухим и плотным воздухом. Густой и тревожный запах сохнущей травы, казалось, становился запахом собственного тела. Короткая весна промелькнула, перегруженная лихорадкой сделок, всяческих нотариатов, бесконечных поездок в ненавистное душное здание ГБР на Васильевском, щедро одарив комиссионными. Уже после всех
