шляпкой. Оглядев себя в зеркале перед выходом из дома, мы с Зямой единодушно решили, что выглядим весьма эффектно. Укреплению этого мнения очень поспособствовал папуля, который случайно присутствовал при нашем выступлении из квартиры и так впечатлился, что уронил в мусоропровод ведро. Оно гремело по металлической кишке с седьмого этажа на первый синхронно с опускающейся кабиной лифта и вполне заменило собой торжественные фанфары.
Почти новый «Рено», на который Зямка угрохал все свои накопления и еще залез в долги, выглядел несравненно солиднее скутера, но никак не мог объезжать автомобильные пробки по тротуарам и газонам, поэтому к «утреннему» кофе с тостиками мы опоздали. Когда наш представительский автомобиль причалил к подъезду новой элитной многоэтажки, стрелки на Зямином хронометре образовали четкую вертикаль.
– Семнадцать тридцать ровно, – с непонятным мне удовольствием произнес седовласый джентльмен в темных брюках и светлой рубашке, под воротничком которой болтался черно-белый галстук, полосатый и узкий, как жезл гаишника.
Он однозначно ассоциировался с функциями типа «держать и не пущать» и должен был здорово помогать консьержу в его нелегкой охранно-заградительной работе.
– В шестую квартиру, к Дарье Михайловне? Как вас представить? – спросил он.
Вчера я немного выпила и теперь не помнила, успела ли представиться Дашеньке по всей форме. На всякий случай имело смысл напомнить ей о нашей предварительной договоренности, поэтому я отрекомендовалась так:
– Скажите Дарье Михайловне, что к ней пришли новые знакомые с кладбища.
Привратник слегка приподнял одну кустистую бровь, и я подумала, что выразилась неловко. У большинства людей на кладбище знакомые старые. И мало кто, будучи в здравом уме и трезвой памяти, ожидает таковых с визитом к себе домой!
Чтобы не напугать Дашеньку, я пустилась в объяснения:
– Мы по вопросу обмена!
Мне хотелось надеяться, что Дарья Михайловна вспомнит о своем же собственном предложении «махнуть» «короля русского леса» на августейшего повелителя Казимирляндии. Но консьерж, конечно, был не в курсе этой нашей предварительной договоренности, поэтому я вполне поняла, почему при упоминании неведомого кладбищенского обмена в его голосе зазвучало опасливое удивление:
– Какого обмена? Жилплощадью?
– Нет-нет, – успокоила я, искоса взглянув на Зяму, который воспользовался проволочкой, чтобы пригладить торчащий вихор, глядя в тонированное стекло привратницкой. – Не жилплощадью. Исключительно движимым имуществом!
Не знаю, как неэротичный «лесной король», а Зямка, если верить знающим людям женского пола (например, той же Трошкиной), способен двигаться о-го-го как!
– Минуточку, я ее спрошу, – седой страж башни отвернулся, чтобы пошептаться с телефоном.
Судя по взглядам, которые он в процессе секретного разговора во множестве бросал на Зяму, Дашенька Павелецкая запросила и получила подробнейшее описание внешности моего брата. Зяма это тоже понял и не поленился показать себя во всей красе. Он по собственному почину исполнил перед консьержем несколько типичных упражнений из показательного выступления культуриста. Очевидно, это небольшое боди-шоу осталось весьма эффектным даже в немногословном пересказе консьержа, потому что сразу же после того, как Зяма выпятил челюсть, слегка присел и напряжением имеющихся у него мышц образовал из верхних конечностей и плечевого пояса отчетливо бугорчатую букву О, из трубки послышался восторженный индейский крик «Вау!» и решительная команда:
– Пропустите их, Илья Захарович, дуся, пропустите!
«Дуся» Илья Захарович козырнул телефону, и дал нам доступ к лифту. Зеркальная кабинка с мягкими пуфиками вознесла нас на шестой этаж, в просторный холл – назвать его лестничной площадкой язык не поворачивался. Да и не было там никакой лестницы, имелось только два лифта, один из которых доставил нас с Зямой, а второй в это самое время с тихим шмелиным гудением влек кого-то вниз.
Квартира на шестом этаже была всего одна – та самая, нужная нам, тоже шестая. Порог этого жилища был символически обозначен тем, что я с расстояния в пяток метров приняла за квадратный коврик. Сделав по направлению к двери несколько шагов, я поняла свою ошибку, испуганно ойкнула и остановилась, крикнув в спину брату:
– Зяма, под ноги смотри!
Братец, едва выйдя из лифта, добавил к числу своих видимых прелестей обольстительную улыбку, сфокусировал ее ослепительное сияние точнехонько на дверном глазке и целеустремленно двинулся вперед. Мой окрик заставил его отдернуть вытянутую ногу и посмотреть на «коврик». В следующую секунду Зяма издал непередаваемый звук, который я назвала бы восторженный всхрюком, и рухнул на колени. Он сначала молитвенно сложил ладони, потом разлепил их и благоговейно потрогал то, что с моего места выглядело, как антрацитово-черная дыра, блестящим спиралевидным коридором уходящая в глубь бетона и далее – в бесконечность.
– Что это? – шепотом спросила я.
В единственную версию, возникшую у меня, – будто хозяйка квартиры от своего порога и до основания башни соорудила скоростной спуск по типу водяной горки – как-то не верилось. Взрослая ведь уже девочка, эта Дашенька, да и кто бы ей разрешил делать такую дикую перепланировку здания!
– С ума сойти! – восхитился Зяма.
Глядя, как он трясет пальцами над пугающей дырой, нетрудно было поверить, что это его пожелание уже сбылось.
– Это, Дюха, просто шедевр! Настоящее произведение авангардного искусства – граффити! – благоговейно молвил дыропоклонник.
– Граффити? – это слово было мне знакомо.
Туристическая поездка в Вену пополнила мой культурный багаж знакомством с великолепными работами уличных художников, которые называют себя райтерами. Это не те вандалы с баллончиками, которые поганят свежеокрашенные стены домов в нашем родном отечестве. Это настоящие мастера, способные на пустом месте – голой стене, ровном куске асфальта – нарисовать объемную картинку. Результат очень впечатляет, клянусь, я едва не обмочилась, когда увидела треугольную башку зубастой- презубастой акулы, торчащую поперек моего пути из венской мостовой!
– Так это картинка! – Я подошла поближе к Зяме и с интересом рассмотрела трехмерное изображение дыры-трубы. – Пожалуй, я бы назвала это произведение «Черная кишка в поперечном разрезе».
– А я бы, пожалуй, взглянул на интерьер этой квартиры! – Зяма с новым интересом воззрился на дверь.
Он поднялся на ноги, отряхнул колени, остро прищурился, оттопырил указательный палец, как мальчик, изображающий пистолет, и повел этим «дулом» по периметру двери. Сначала я подумала, что дверной косяк тоже не настоящий, а нарисованное произведение абстрактного искусства, но потом я поняла, что братец просто ищет звонок. Кнопочки то ли не имелось, то ли она была очень хорошо замаскирована. Потеряв терпение, Зяма прекратил поиски сигнального устройства и толкнул дверь плечом. Как ни странно, это возымело действие.
– Здра-а-авствуйте, Дарья Михайловна, где вы? – бархатным голосом напел Зяма, вдвигаясь в прихожую. – О-о-о!
В низком горловом стоне дизайнера прозвучал восторг на грани экстаза. Я даже приревновала братишку к брюнетке, красота которой произвела на бывалого волокиту такое сильное впечатление! Ну, хороша Дашенька, это правда, но не настолько же, чтобы при одном взгляде на нее просветленно рыдать, как больной с непроходимостью кишечника по завершении успешной мониторной очистки!
Хмурясь, я протолкалась в квартиру мимо застрявшего в холле братца и обнаружила, что стон из его мужественной груди исторгло отнюдь не созерцание Дашеньки. Зяма застыл перед картиной, весьма своеобразно украшающей белую стену. На мой взгляд, это полотно очень живо и убедительно изображало кособокий гроб, обитый блестящим шелком нарядного красного цвета. Я только не поняла, почему данное произведение называется «Сгусток энергии». Возможно, автор оптимистично намекнул зрителям на возможность грядущей реинкарнации? Или же дал понять, что он в курсе того, как функционирует отопительная система крематория?
