провели краткое военное совещание за закрытой балконной дверью, а затем бок о бок ускакали в неведомую даль, даже не удосужившись толком объяснить свое поведение мамуле. В связи с этим наша писательница была так сильно взволнована и раздосадована, что никак не могла сосредоточиться на работе.
Я знаю, как невыносимы бывают муки творчества и в другое время не преминула бы посочувствовать многоуважаемой Басе Кузнецовой, если бы не сознавала, что ее беда в сравнении с той, которая нависла над другими представителями фамилии, что мелкие цветочки в сравнении с арбузной ягодой.
– Зяма, это случилось! – мрачно возвестила я, едва мы с ним уединились все на том же военно- совещательном балконе. – Он все-таки вывалился!
– Кто вывалился? – растерянно спросил Зяма и машинально шагнул влево, чтобы выглянуть с балкона.
Под ним не валялось ничего более ужасного, чем огромные, складчатые, как сдутый дирижабль, шелковые трусы толстухи Гусяшкиной из соседней квартиры. Хотя для человека с воображением это тоже было жуткое зрелище, но я-то имела в виду совсем другое:
– Скелет из шкафа! Чертик из коробочки!
Не уловив аллегории, Зяма повернул голову вправо и сквозь стекло балконной двери устремил взор на предмет, максимально ассоциирующийся со всяческой чертовщиной, – мамулин рукотворный муляж привидения. Колышущееся, как медуза в морских глубинах, покрывало смутно виднелось в сумраке комнаты. Гораздо отчетливее белел греческий профиль мамули и особенно одно ее изящное ухо, вплотную прижатое к стеклу. Я в очередной раз оценила неистребимую любознательность писательницы, жестом пригласила Зяму разговаривать тише и сама зашептала:
– Денис, ужасно расстроенный, прилетел к нам прямиком с работы. Смекаешь, что это значит?
– Твой милый мент очень огорчен тем, что у него в кои-то веки вовремя закончился рабочий день? – с надеждой предположил Зяма.
– Мне импонирует твой оптимизм, но боюсь, все гораздо хуже, – вздохнула я. – Сдается мне, что «симка» в чае не сдохла!
– Ты же говорила, что она должна испортиться! – возмутился братец.
– Теоретически должна была испортиться, но практики в вопросе порчи сим-карт у меня крайне мало! – тоже рассердилась я. – Зато кое-кто обладает слишком большим опытом проведения криминалистических экспертиз! Капитан Кулебякин, отличник профподготовки!
– Думаешь, Денис по долгу службы выяснил, что «симка» в чае не чья-нибудь, а твоя, и прибежал тебя арестовать?! – ужаснулся Зяма.
– Арестовать? – я немного подумала.
Денис Кулебякин, конечно, правильный мент, но не настолько, чтобы упечь в тюрьму любимую девушку. Какая ему в этом корысть? Если меня посадят, Денису придется принять обет безбрачия!
– Нет, арестовать – вряд ли. И папуля наш ему в этом не стал бы помогать. А вот допросить меня с пристрастием – это они оба запросто!
– Да чего гадать? – Зяма гордо вздернул подбородок и расправил плечи. – Предлагаю взглянуть в лицо опасности! Позвони Денису и прямо спроси у него, что происходит!
У меня не было особого желания играть в гляделки с опасностью, имеющей суровое лицо капитана Кулебякина, но мучиться неизвестностью хотелось еще меньше, так что я приняла совет братца и пошла к телефону. Зяма последовал за мной. При нашем появлении мамуля, пытавшаяся подслушивать под дверью, так резво отпрыгнула на середину комнаты, что запуталась в складках эрзац-Авдотьи и сдернула ее вниз, едва не обрушив люстру. Выглядело это комично, и Зяма не смог удержаться от ехидной реплики на тему бурных взаимоотношений писательницы и ее персонажа, мимоходом пробасив с угрожающим завыванием:
– Я тебя породила, я тебя и убью!
Мамуля оценила добрую шутку – из кисейного свертка послышался смешок, – а я даже не улыбнулась, уже настроившись на неприятный разговор с Денисом.
Мой мобильник безмолвно засвидетельствовал, что штабс-капитан Кулебякин действительно изволили мне звонить почти час тому назад. Вызов, естественно, числился в непринятых. Я слегка приободрилась: сей факт позволял притвориться, будто я перезваниваю милому сугубо из вежливости, а не потому, что меня снедает тревожное любопытство. Я решила применить старый добрый трюк – изобразить святую невинность. Откашлялась, пару раз нежно мурлыкнула, пробуя голос, и совсем уже приготовилась ласково напеть в трубку: «Привет, любимый!», но Денис меня опередил. Голосом, бесконечно далеким от нежного мурлыканья, он рявкнул:
– Зяма!
Я несколько удивилась, но не растерялась и быстро передала трубку братцу, шепнув одними губами:
– Тебя!
Зяма глазами талантливо изобразил мимический этюд «Квадратура круга» и очень неохотно взял трубку, но даже не успел поднести ее к уху. Мобильник свирепо прорычал:
– Говори, где Инка, только не ври!
– Тут она! – честно ответил Зяма и перебросил рыкающий, аки дикий зверь, мобильник обратно мне в руки.
– Что надо? – буркнула я.
Называть Кулебякина нежными словами мне почему-то расхотелось.
– Где она?! – заорал мне в ухо взбешенный милый.
– Кто? – спросила я голосом холодным и острым, как февральская сосулька.
По опыту знаю, когда Денис ярится, лучшая роль, которую я могу взять на себя, – Снежная Королева. Прохлада, наступающая в наших отношениях, Кулебякина быстро отрезвляет.
Впрочем, в данном случае проверенное средство помогло мало.
– Кто? Твоя гранмаман, Катерина свет Максимовна! – Денис то ли скрипнул зубами, то ли сердито плюнул. – Не притворяйся дурочкой! Признавайся, ты ее предупредила, и она дернула в бега? Так я и знал, что без тебя тут не обошлось! Что за бабы, каждая – черт в юбке! И как только вы, Борис Акимыч, это терпите! Не семейство, а женский совет вождей! Действующая модель матриархата!
Из этого сумбурного монолога я сделала пару выводов. Главный заключался в том, что бабулю Денис почему-то считает преступницей, а меня – ее сообщницей. Второстепенное умозаключение было такое: мужчины семейства Кузнецовых вне подозрений, Зяма вообще не упоминается в святцах, а папулю женоненавистник Кулебякин обвиняет исключительно в мягкотелости и непротивлении феминизму насилием. Я решила, что несправедливые нападки на женские свободы я Денисочке еще припомню, но пока сосредоточилась на конкретизации претензий по первому пункту.
– А по существу вопроса тебе есть что сказать? Чем ты недоволен? – спросила я таким тоном, который сам по себе мог заменить промышленную холодильную установку.
Чувствительный Зяма зябко поежился, а морозоустойчивый грубиян Кулебякин аж всхрапнул от возмущения:
– Охренеешь с тобой! Я недоволен?! Тут человека убили, и бабка твоя каким-то боком в деле завязана, а ты ее еще и покрываешь!
– Слушай, Кулебякин, наша бабуля взрослая девочка, у нее свои дела, а у меня свои! – огрызнулась я.
– И все они «мокрые»! – тихо съязвил предатель Зяма.
Я произвела в его сторону предупредительный выстрел глазами и, сдерживая ярость, предложила Денису:
– Если у тебя что-то к бабуле, обратись к ней лично!
– Очень хотел бы, да где ее искать? Не подскажешь? – невыразимо ехидно спросил он.
– Как – где? На нашей даче в Буркове, – ответила я, от слова к слову теряя уверенность в сказанном.
К концу фразы я и вовсе прониклась пониманием, что в Буркове бабули нет. И это многое объясняло, но только мне, а не Денису. Делиться своими соображениями с ним я не собиралась. Если черти, с которыми
