– Знать бы, какой? – повторил Зяма.
– Любознательный ты наш! – накинулась на него Трошкина. – Не поздновато ли возник твой интерес? Да прежде чем улечься в постель, нормальные люди встречаются, общаются, рассказывают друг другу всю свою жизнь, знакомятся с родственниками!
– Правда? – искренне удивился братец. – Это кто же, например?
Трошкина вопросительно посмотрела на меня, но я затруднилась привести кого-либо в пример, потому что среди моих знакомых таких ортодоксальных личностей просто нет. Я неуверенно сказала:
– Родственники – это да... Это хорошо, – и вернулась к основной теме:
– Интересно, куда же подевалась настоящая Мария Федоровна?
– Да убил ее муженек! – не задумываясь, ответил Зяма, непроизвольно почесав едва затянувшуюся ссадину на скуле. – Эти Поповы – это ж не люди, это звери какие-то! Видели бы вы, какая у Машенькиного муженька мамаша психованная, как она дерется! Приличная с виду пожилая женщина, а набросилась на меня, как Терминатор! С такой наследственностью ее сынку прямая дорога в серийные убийцы.
– Это всего лишь твои предположения, – холодно сказала Алка. – Наверняка мы ничего не знаем.
– Так давайте узнаем! – предложила я и протянула руку к настенному календарю с изображением голой девицы, привольно раскинувшейся на мшистой кочке на радость развратникам, комарам и мошкам. – Сегодня у нас какой день? Пятница. А по пятницам бывает что?
– Короткий день? – с надеждой предположил Зяма, покосившись на примятую подушку.
– Это точно не наш случай, – я помотала головой. – По пятницам бывают собрания в литературном салоне, который, по твоим же, Зямочка, словам, держит не кто-нибудь, а маменька того самого господина Попова!
– А наша собственная маменька туда вхожа! – обрадовался он. – И она сможет представить нас хозяйке!
– Какой литературный салон, вы что? Вы не на календарь, вы на часы посмотрите: первый час ночи! – вмешалась Трошкина. – Все маменьки давно спят!
– Э-э-э, нет! – Зяма не внял призыву отвратить взор от календаря, а, наоборот, постучал по нужной клеточке пальцем. – Сегодня же тринадцатое число! В пятницу, тринадцатого, в литературном салоне собираются любители ужастиков, и наша мамуля там самый почетный гость! Сегодня наверняка будет премьера нового рассказа Баси Кузнецовой, и можешь не сомневаться, после этого долго-долго никто не захочет спать!
Идти на литературный шабаш всем табором мы не рискнули – такой наплыв новых любителей литературных кошмаров мог удивить хозяйку салона.
– Тебе идти, Дюха! – решил Зяма. – Мне к драчливой маменьке Поповой соваться нельзя, она наверняка меня хорошо запомнила. А ты у нас дипломированный филолог, сможешь вполне естественно внедриться в литературные круги. Иди, май систер, а мы тут останемся, будем держать оборону.
Я была уверена, что обороняться будет исключительно Трошкина, да и то недолго, но промолчала – отчасти из великодушия, отчасти потому, что подумала: в самом деле, пусть мой братец остается в гостинице. Я уж лучше одна, без него, похожу. С ним вместе в последнее время ходить мало радости, попадаешь то на кладбище, то на поминки, то в гости к покойнице! Очень хотелось поломать складывающуюся систему.
Не получилось! Увы, я недооценила бурную фантазию участников литературного кружка и не приняла в расчет их радостную готовность ужасаться.
Где гнездятся любители более или менее изящной словесности, я знала, потому что как-то раз в дождливую погоду мы с папулей подвозили туда нашу мамулю: мадам, хозяйка салона, арендовала для литературных посиделок симпатичный подвальчик, в котором прежде была художественная мастерская. В ней я когда-то бывала, хотя вспоминать тот период не люблю, и к художникам теперь отношусь без прежнего душевного и физического трепета. Тем не менее должна признать, что в бытность свою художественной мастерской подвальчик выглядел благороднее. Он был живописно захламлен и полностью соответствовал своему назначению пристанища нетрезвых и веселых художников, а также их многочисленных подруг и муз. Теперь бывшая мастерская была чистенькой, но сильно смахивала на провинциальную чайную застойных времен. На полукруглых окошках появились батистовые занавесочки в мелкую бело-голубую клеточку, отполированную до глянца старенькую терракотовую плиточку закрыл синий офисный ковролин, на него встали аккуратные столики и стульчики, а уж на них сели ухоженные дядечки и тетечки. Тетечек было намного больше, и я потратила несколько минут, чтобы высмотреть среди них мамулю.
Пока я вытягивала и кривила шею, выметая внимательным взглядом многочисленные закоулки и ниши геометрически неправильного помещения, с тыла ко мне незаметно подкрались два индивидуума. Один из них неожиданно ткнул меня пальцем под ребро и громко сказал:
– Пиф-паф!
– Ой-ей-ей! – с готовностью ответила я, оглянувшись и с изумлением оглядев странную парочку.
Индивидуум мужского пола был облачен в старомодное трико, некогда черное, а теперь порыжевшее от старости и вытянувшееся на коленях и локтях. На черно-бурой трикотажной груди параллельными рядами тянулись продольные полосы белого цвета, символически тяготеющие к изображению берцовых костей. Лицо принаряженного гражданина было густо набелено, глаза скрыты за черными очками, а вот рот, напротив, не закрывался, ибо содержал постороннее вложение в виде вставной челюсти с гипертрофированными глазными клыками. Особь женского пола подметала ковролин подолом длинного белого платья, на живую нитку сшитого из тюлевой занавески. Сквозь дырчатую ткань просматривались ноги в джинсах и торс в голубой футболке с надписью «I am sexbamb». С последним я бы поспорила, хотя тот факт, что тюлевая секс-бомба явилась в сопровождении спутника, говорил в ее пользу.
– Вы не член клуба? – оглядев меня не менее внимательно, чем я ее, ревниво спросила дама.
Ее физиономию скрывала красная венецианская маска с таким большим клювом, словно его пересадили от тукана. Клюв хорошо резонировал, и голос замаскированной дамы звучал весьма музыкально.
– И костюма у вас нет?
Только тут я заметила на стене рядом с дверью небольшой плакатик, выполненный в старомодной технике школьной стенгазеты – цветной тушью и широким пером. Плакатик сообщал, что сегодня вход в собрание разрешен только по клубным карточкам или в карнавальном костюме.
– Так кто же вы? – настойчиво вопросила дама в тюле.
– Вот я, например, граф Дракула! – по собственной инициативе сообщил тип в трико, вовремя придержав выпадающую челюсть и шаркнув по коврику ножкой в стоптанном башмаке.
Я сдержанно улыбнулась представителю разорившейся вампирской фамилии и вопросительно посмотрела на его спутницу.
– Офелия, – неохотно представилась она.
– Не иначе уже утонувшая и выловленная рыбачьей сетью? – уточнила я, пробежавшись взглядом по ячейкам тюля. – А я просто так, с улицы зашла. К Басе Кузнецовой.
– Мы все к Басе! – сказала подруга бедствующего Дракулы и вытянула из-под сетчатой оболочки томик мамулиных произведений. – Будем брать автографы!
Это было сказано с такой решимостью, словно она собиралась брать Берлин.
– Здра-а-авствуйте, здравствуйте! – радушно пропищала, выходя к нам, невысокая пухлая тетушка в черном платье с пошлым люрексом. – Кто это к нам пришел? Кощей Бессмертный и Злая Фея?
Я отодвинулась в уголочек. Узнав, что к ним пришли Дракула и Офелия, тетушка ничуть не расстроилась и повела костюмированных придурков в собрание, а я из-за их спин засемафорила руками мамуле. Она как раз поплыла на середину зала с пачкой бумажных листов, щедро рассыпая по пути теплые улыбки. Увидев и узнав меня, мамуля приятно удивилась и не замедлила подойти.
– Дюша? А мне сказали, ты в Сочи!
– Ах, если бы!
У меня не было времени на долгие объяснения.
– Не в Сочи пока, но и не на Колыме. Потом все объясню, – обнимая мамулю, шепнула я ей на ушко. – Познакомь с хозяйкой, мне обязательно нужно ее разговорить!
