курортного края ее представлению о собственном месте в истории современной цивилизации более или менее соответствовала.
Чай с медом закончились раньше, чем эпическое повествование героини воображаемого биографического романа. Я уже начала зевать – сначала деликатно, в кулачок, потом все более откровенно. От вывиха челюсти меня спасла мамуля. Она заглянула с вопросом:
– Вероника Филипповна, вы еще общаетесь? А мы уже закончили, люди расходятся.
Хозяйка салона вспомнила о своих обязанностях, извинилась и упорхнула, пообещав непременно уделить мне время для более подробного и продолжительного разговора. Я чувствовала, что не вынесу такого счастья, поэтому потихоньку улизнула под ручку с мамулей, которая предпочла удалиться по- английски, не прощаясь с разговорчивой хозяйкой и жаждущими автографов поклонниками.
– Куда мы идем? – удивилась я, сообразив, что мамуля ведет меня в сторону, противоположную выходу. – Там же тупик, глухая кладовка!
– Бывала здесь раньше? – догадалась мамуля. – Видимо, давно. Нет больше кладовки, Вероника ее сломала и пробила дверь в ту половину подвала, что под соседней квартирой. Там раньше хламовник был, свалка ненужных вещей, так Вероника взяла подвал в аренду, чужое барахло выбросила и сделала подземный гараж для своей «Нексии». Через него и уйдем!
Новоявленный гараж сиял свежим ремонтом. Въездные ворота были закрыты, но знакомая с местной топографией и обрядовой культурой мамуля сняла с крючка в шкафчике запасной ключик. Когда мы вышли, она закрыла ворота с другой стороны, а ключ сунула в щель под железной створкой, сказав:
– Вероника найдет, она сама меня этому научила.
Наклонный пандус вывел нас на середину тихого в поздний ночной час двора. Не сбавляя шага, мамуля нырнула под старую тую, увешанную улитками, как новогодняя елка – игрушками, проскочила по тесному коридорчику между двумя высокими кирпичными стенами, поднялась по короткой железной лесенке и вывела меня на высокое крыльцо модного магазинчика, обосновавшегося на первом этаже старинного дома. Я с удивлением обнаружила, что мы оказались на одной из центральных улиц, подивилась, как здорово наша писательница ориентируется в старых городских кварталах, и уже не в первый раз подумала, что мои старшие родственницы обладают жизненным опытом, который имеет смысл активно перенимать.
– Что смотришь? – заволновалась мамуля, перехватив мой оценивающий взгляд. – Что-то не так? Я плохо выгляжу? Испачкалась известкой?
Она закрутилась волчком, высматривая на своей тыльной части несуществующее пятно и сокрушаясь:
– Раньше-то я была стройной, как березка, и могла пролезть в любую дырку!
Папуля на моем месте непременно поинтересовался бы, куда конкретно лазила приятно стройная мамуля, но меня это мало интересовало. Я думала о том, как мы с мамулей покинули литературную тусовку через гараж, и вспоминала планировку дома по улице Нововасильевской. Там ведь тоже был подземный гараж! И в лифте под кнопкой с вертикальной черточкой, соответствующей первому этажу, имелась еще одна кнопка, с черточкой горизонтальной. Будучи в растрепанных чувствах, мы с Зямой даже не подумали заняться расшифровкой лифтовых пиктограмм, а зря, наверное: похоже, кнопка со знаком «минус» отправила бы кабину этажом ниже первого. То есть, покидая квартиру убитой Дашеньки, мы с Зямой могли и не проходить мимо бдительного вахтера! Впрочем, жалеть об этом было поздно.
– Ма! – очнулась я. – Да не крутись ты, как песик за хвостиком, все с тобой нормально, и одежда чистая, и фигура отличная. Люби себя настоящую и перестань внушать себе, что ты толстая!
– Себе? Я не себе, я твоему папе внушаю, что меня нужно любить по-настоящему! – ответила мамуля.
– А он что? – как всякой женщине, тема настоящей любви была мне неизменно интересна.
– А он отказывается дать мне денег на «Феникс»!
Мимо нас с визгом промчались машины соревнующихся стритрейсеров, и я немного недослышала:
– На веник? Зачем тебе веник, у нас ведь есть отличный пылесос?
– Да не на веник, а на «Феникс»! – поправила мамуля громко и сердито. – Я с прошлой осени клянчу у твоего папочки деньги на курс восстанавливающих СПА-процедур в клинике «Феникс»!
Я, конечно, спросила, что это за «Феникс» такой, и мамуля объяснила, что я страшно отстала от жизни и оторвалась от худеющего народа. Оказывается, всего в сотне километров от города, в прекрасном заповедном лесу, примерно год назад открылось шикарное заведение, попасть в которое – заветная мечта анорексика. В элитной частной клинике «Феникс» в условиях глубочайшей приватности по новейшим методикам эффективно избавляют пациентов от лишнего веса.
– А заодно и от разных мелких дефектов внешности, – сказала мамуля, мягко постукивая себя подушечками пальцев по скулам. – Я лично не прочь заодно с килограммами убрать «гусиные лапки» и подтянуть веки.
– И сколько это будет стоить? – опасливо поинтересовалась я.
Мамуля при большом желании вполне может вытрясти из любящего супруга такую сумму, что она подтянет себе веки, а все остальные члены семейства – пояски. Будем мы потом вынужденно худеть самым дешевым и эффективным образом – путем принудительного голодания.
– Сколько стоит? Ну, на месячный курс мне, пожалуй, хватит трех тысяч уе, – небрежно ответила мамуля.
Поскольку было ясно, что под «уе» понимаются отнюдь не падучие тугрики, я возмутилась:
– Целых три штуки на «гусиные лапки»? Ну, нет, я поддерживаю папулю! Лапки прочь от семейного бюджета!
– Посмотрим, как ты запоешь лет через двадцать! – ехидно сказала мамуля.
Она обиделась и повернулась спиной, а я не стала ее разворачивать, потому что мне вдруг нестерпимо захотелось сменить и тему, и собеседницу. Я дождалась, пока надутая мамуля усядется в такси, попрощалась с ней и через пару минут тоже уехала, но на другой машине и в противоположную сторону.
Мыслью, которая меня посетила, надо было срочно поделиться с Трошкиной.
33
Аллу Трошкину нещадно мучила совесть. Она не давала ей ни есть, ни спать, ни... В общем, ничего она ей не давала. Трошкина потратила битый час на то, чтобы довести этот печальный факт до понимания Зямы, толстокожая совесть которого дрыхла, как январский медведь. Зяма пытался оспаривать вето, наложенное Алкиной совестью на сон и иные постельные процессы, но Трошкина была непреклонна.
– Бедная Инка ушла на опасное детективное задание, – жалостливо шмыгая носом, напомнила она. – Одна! В ночь! А мы с тобой?
– А мы с тобой остались вдвоем! – ответил Зяма, с намеком посмотрел на большую кровать и с чувством провозгласил:
– Один за всех, все за одного!
– Фигушки! – без всякого гнилого пафоса и ложного романтизма сказала на это Алка и скрутила из пальчиков аккуратную дульку.
Зяма обиделся, забрался в кровать и уснул там один за всех. Трошкина на пару с неусыпной совестью побродила из комнаты в комнату и, не придумав другого общественно полезного занятия, присела на краешек свободного ложа разобрать свою сумку. Бывшая отличница еще в школьные времена выработала похвальную привычку регулярно наводить порядок в портфельчике.
Дамская сумка, с которой Алка шла по взрослой жизни, была поменьше ученического ранца, но отличалась поразительной вместимостью. При должной сноровке в нее запросто можно было затолкать все минимальное снаряжение, необходимое современной девушке для более или менее комфортного проживания на необитаемом острове в течение двух-трех суток. Еще легче в ней терялись малогабаритные
