Пользуясь тем, что про него на время забыли, поверженный, но не убитый синодик решил драться до конца. Он вытащил потихоньку из-за голенища нож, и его левая рука чуть поднялась, чтобы сделать бросок. И сделала бы, если б не посох волхва, сломавший острым концом тонкую кистевую кость. Теперь рука убийцы, потеряв оружие, дергалась от боли, не находя себе места.
– Не убивайте, – простонал византиец.
– А мы и не собирались тебя убивать, – усмехнулся волхв. – По-моему, это ты на нас напал и ты нас хотел убить. Не так ли?
Длиннорукий молчал, корчась от боли и скрежеща зубами.
– Весь вопрос в том: зачем и почему? – не обращая на мучения поверженного убийцы никакого внимания, продолжил допрос Велегаст. – Так зачем ты хотел нас убить?
– Мне приказали…
– Кто?
– Я не знаю, он не назвал своего имени, заплатил деньги и сказал, что делать.
– Не знаешь? – Волхв поднял над головой византийца острый конец посоха.
– Я правду говорю! – вскрикнул, корчась, верзила. – Впервые его видел.
– Ты кого хочешь обмануть?! – Велегаст будто удивлялся наглости неудачливого убийцы. – Ты хоть знаешь, с кем ты говоришь?! Впрочем, я и без тебя все узнаю. Ты мне больше не нужен.
Разноцветные глаза с холодной ненавистью посмотрели на византийца, и посох не спеша стал подниматься вверх, словно показывая, как он наливается силой для удара. Взгляд Длиннорукого лихорадочно запрыгал от жутких глаз волхва к острому концу посоха, видимо соображая, что для него страшнее.
– Не… не надо, я все скажу, – выдавил он из себя.
– Что же ты скажешь? – посох завис, тщательно выбирая точку удара.
– Михаилом его зовут, в корчме он живет как купец, но на самом деле он декарх и отдает нам приказы. Я всего лишь простой воин, я должен подчиняться, иначе меня…
– Тоже убьют, – закончил волхв. – И ты убиваешь, чтобы самому жить?
– Я вынужден, законы империи очень жестоки, а я всего лишь маленький человек, я рассказал все, я больше ничего не знаю… пощадите меня!
– Пощадить… – задумчиво проговорил Велегаст, словно взвешивая каждую букву этого слова. Ему почему-то вспомнились его учителя волхвы, мудрые старцы, которых убили и утопили в болоте вот такие же, как этот…
Рука с посохом дернулась сама собой, вонзив острие в шею. Длиннорукий забился на земле, задыхаясь, глаза округлились по-рыбьи. Волхв отвернулся в сторону, глядя на море, по которому широкой полосой вдруг покатилась мелкая зыбь. Несколько чаек, разгребавших кучи выброшенных волной водорослей, с криками взмахнули белыми крыльями и стали кружиться, радуясь свежему ветру.
– Велегаст, – раздался слабый голос отрока. – А как же законы Прави? Ведь нельзя убивать беззащитного, и лежачего, и пощады просящего.
– Нельзя, – согласился волхв. – Но как ты думаешь, Радим, если бы в его руке снова оказался нож, что бы он сделал?
Отрок молчал удрученно.
– Вот видишь, – продолжал Велегаст. – Ты это знаешь, и я это знаю. Одного мы не знаем; кого он стал бы убивать в следующий раз. Меня, тебя или еще кого-то.
Длиннорукий перестал дергаться, гримаса боли навечно застыла на его страшном лице.
– Сбрось их в эту расселину, – приказал волхв. – Чем позже их найдут, тем дольше мы будем в безопасности.
Юноша с трудом перекатил трупы до края обрыва и, отвернувшись, подтолкнул их ногой к падению вниз, одного за другим, и тут же отошел прочь. Велегаст вздохнул и стал чертить на земле, там, где лежали убитые, какие-то знаки, потом подошел к обрыву и, не доходя до края одного шага, поднял посох. О чем он молил небо, какие шептал слова – неизвестно, но, когда он ударил посохом в землю перед собой, что-то громыхнуло, раздался гул, и большой кусок земли, отколовшись от мыса, рухнул вниз, погребая трупы.
– Все, теперь Мара примет их души, – сказал волхв. – А нам пора продолжить свой путь. Кто знает, не послал ли этот декарх за нами еще каких-нибудь убийц.
Велегаст взял юношу за руку и быстро повел его за собой. Тот едва переставлял ноги, и бледное лицо с потухшими неподвижными глазами красноречиво говорило о том, что душа его опустошена и вывернута наизнанку.
Волхв видел смятение отрока, но все его внимание было сосредоточено на людях, которые суетились вокруг торговой площади, видневшейся в конце дороги. Нельзя было допустить, чтобы кто-либо случайно увидел, как они проходят мимо возка убитых византийцев. Велегаст постоянно твердил заклинания для отвода глаз и все время нервничал потому, что с площади или от причалов постоянно появлялись все новые и новые люди. Наконец старец довел своего спутника до брошенного возка и, подтолкнув посохом унылых лошадок к движению, сам пошел следом. Через полсотни шагов стена сделала поворот к восточным воротам. Возок византийцев продолжил свое движение по пробитой в сухой траве колее, шедшей наискосок от угла стены и сраставшейся где-то в поле с дорогой, которая начиналась у восточных ворот.
Теперь, под защитой стен, они пошли медленней, и волхв, внимательно взглянув в лицо своего юного спутника, начал неторопливо просветлять его душу:
– Ты, наверно, думаешь, Радим, что законы Прави – это что-то вроде каменной стены, уходящей в небо к Светлым Богам, которые делятся с нами, людьми, своей мудростью, даруя нам вечные, сокровенные истины. И это есть Священные Законы, которые записаны древними рунами на этой стене. Стене, о которую должны разбиться все пороки человеческие и от которой отлетают все происки зла, подобно каплям дождя. Крепка и нерушима эта твердыня Богов, и если ты встанешь рядом с ней, лицом к этим рунам, и будешь свято верить и крепко держаться этих законов, то мир сам вокруг начнет изменяться к лучшему.
Отрок вздрогнул, подняв широко открытые, изумленные глаза, в глубине которых все еще лежала сумрачная тень душевных страданий. Велегаст устало усмехнулся:
– Я и сам когда-то так думал, когда был так же молод. Но нам досталось жестокое время, и за свою наивность мы заплатили многими жизнями. Бесценными жизнями мудрых и великих людей, беззаветно служивших Светлым Богам. И теперь я знаю, что закон «Святости человеческой жизни» был написан еще в глубокой древности, задолго до того, как началась великая битва с силами Тьмы, и сейчас, под стоны и крик убитых детей Сварога, этот закон изменился. Изменился потому, что Законы Прави – это не каменная стена с древними письменами, а живое дерево, которое, как и все живое, меняется, откликаясь на свет, тепло, ветер или воду. Вот как те деревья, – волхв указал посохом в сторону Перунова ключа, – которым жизнь дает святая вода и которые погибнут на бесплодной, иссушенной земле. Бессмысленно пытаться взрастить ниву на камнях, бессмысленно пытаться следовать Законам Прави, стоя перед слугами Чернобога, несущими смерть. Там, где кончается мир Светлых Богов и начинаются владения Тьмы, родится новый закон Прави, закон «Святости жизни тех, кто верует в Светлых Богов». И если я буду знать, что тебе или еще кому-либо из русских людей угрожает смерть…
Последние слова волхв произнес в сильном волнении и даже остановился, взяв юношу за плечо и пристально глядя ему в глаза, словно вдавливая смысл произнесенного своим пронзительным взглядом.
– Если я увижу, что жизнь твоя в опасности, – вновь заговорил Велегаст, высекая тяжелые слова, – бесценная жизнь одного из внуков Даждьбога, я ни одной секунды не буду сомневаться, чтобы уничтожить этих слуг Чернобога, – он махнул посохом туда, где остались лежать погребенные византийцы, – ни тысячи, им подобных!
Велегаст с силой стукнул посохом о землю, как будто злился на самого себя.
– Ни единой секунды! – еще раз выкрикнул он. – Их мольбы о пощаде для меня просто не существуют! Их змеиные уста скажут все, что угодно, лишь бы сохранить свои черные души. Сохранить, чтобы потом нанести тебе новый подлый удар.
Волхв сильно встряхнул отрока за плечо, надеясь, наверное, что перепутанные мысли в голове юноши улягутся после этого на место.
– Ведь мы были на волосок от смерти! – Велегаст продолжал вколачивать слова в освободившееся после встряски место. – И остались живы только потому, что они ничего о нас не знали. Они думали: старик
