фрау Магдалена, не смущаясь тем, что мужественный слушатель реагирует на ее крики не больше, чем на комариный писк. – Но почему именно я должна терпеть неудобства от этого нашествия варваров?!
В данный момент фрау Кох действительно терпела определенное неудобство. Очередная группа гостей, явившаяся к соседу в неурочный час, заслонила от нее фонарь, которым Крамер не скупо подсветил кнопку звонка. Хотя фрау Магдалена неоднократно и громогласно сетовала на то, что соседская иллюминация мешает ей спать, она не упустила случай малость поживиться за счет дяди Миши: дежурное вечернее вышивание производилось ею исключительно при свете Крамеровского фонаря, который светил в окно спальни Кохов не хуже прожектора.
– Нет, это решительно невозможно! – возмущенно вскричала трудолюбивая вышивальщица, уколов себе палец.
Она отбросила пяльцы, встала и решительно направилась к двери.
– Дорогая, я думаю, тебе не стоит вмешиваться! – сказал ей в спину добродушный и рассудительный герр Кох. – Подумай сама, что ты скажешь этим людям? Ты же не говоришь по-русски!
– Тем лучше! – не обернувшись, огрызнулась фрау Магдалена.
Сдернув с вешалки в прихожей большую шаль, она закуталась в нее, как живой символ тридиционной культуры нелюбимого ею народа – кукла-матрешка, открыла дверь и выступила на крыльцо.
Старый домик Кохов был сложен из известняка. Желто-серая стена образовывала идеальный фон для фигуры фрау Магдалены, скромно и достойно одетой в коричневое. Она выразительно кашлянула разок- другой, после чего соседские гости не могли не заметить долговязую пожилую даму. Телосложение фрау Кох не меньше, чем ее нрав, оправдывало издевательскую кличку, данную ей насмешником дядей Мишей – Палочка Коха.
Компания, пожаловавшая к Крамеру, была разнополой: двое мужчин и одна женщина.
– О! – увидев фрау Кох, обрадовался один из мужчин. – Гутен таг!
Добрый или не добрый, но день давно закончился, о чем Палочка Коха не затруднилась проинформировать собеседника в выражениях, далеких от парламентских.
9. Алла
– Что она говорит? – напряженно прислушиваясь к звукам незнакомой речи, шепотом спросила я Зяму.
– Чертова баба ругает нас благим немецким матом, – уверенно сказал он.
Я не усомнилась в его правоте. Иностранных языков Зяма не знает, но в бабах (особенно – чертовых) разбирается прекрасно.
– Старая грымза говорит, что мы зря шумим, ее соседа нет дома, – скороговоркой перевел Кулебякин и сладенько зажурчал по-немецки.
В ответ долговязая фрау протявкала длинную фразу, в которой отчетливо слышался зубовный скрежет.
– Дядя Миша позавчера вечером уехал, – перевел капитан. – Она не знает, куда. Ее это не интересует. Хоть к черту! Сейчас я спрошу старую кошелку, не видала ли она тут нашу Инку.
Наш бравый мент снова перешел на немецкий и, видимо, даже на чужом языке сумел разговорить свидетельницу. Минут пять они с сердитой фрау облаивали друг друга на языке Шиллера и Гете, потом тетка визгливо выкрикнула:
– Ауфвидерзеен! (это даже я поняла) – и вернулась в дом, шумно захлопнув за собой дверь.
– Ну что? – Мы с Зямой вопросительно уставились на Кулебякина.
– Что? Все, – невозмутимо выговорив ответное немецкое прощание, сказал он, развернулся и зашагал в сторону более оживленной улицы.
– Что значит – все? – наперебой загомонили мы с Зямой, топая за нашим вождем по пятам.
– Докладываю, – остановившись на краю дороги и устремив испытующий взор на приближающееся такси, сказал капитан. – Никого, похожего на нашу Инку, старая грымза не видела, но, вообще-то, русские идут к дяде Мише толпами, как на поклон к чудотворной иконе. У Крамера, похоже, золотые руки, он в автомеханике царь и бог.
– А еще он может недорого и без хлопот организовать прокат автомобиля, – напомнил Зяма.
– Точно. – Кулебякин согласно кивнул, заодно остановив такси.
Белозубый чернокожий водитель открыл дверцу и приветливо улыбнулся.
– Землячок, нам в отель «Пента Вьенн Ренессанс». Подбросишь? – забыв, что мы не на родине, по- русски спросил Зяма.
– Руссия? – афроавстрияк улыбнулся еще шире.
– Она самая, – вздохнула я.
Мы сели в такси и по дороге к отелю конспиративно хранили молчание, не распространяясь о своих детективных делах, так как чернокожий водитель с ходу с гордостью продемонстрировал нам определенные знания великого и могучего – со слов «руссо туристо» он выучил главным образом ругательства, которые с подачи тех же туристов полагал универсальными средствами русской речи. Было довольно забавно слушать, как венский эфиоп – дальний родич А.С. Пушкина по линии деда – восторженно живописует местные красоты, сопровождая существительные нецензурными определениями на разные сомнительные буквы русского алфавита. Зяма откровенно веселился, и даже я не удержалась, стыдливо хихикнула пару раз, только капитан Кулебякин хранил суровость. Я догадалась, что он рассказал нам не все, и поделилась этой мыслью с Зямой.
– Думаешь, наш кэп что-то замышляет? А давай прямо спросим его! – предложил он.
И, едва мы выбрались из машины, действительно спросил:
– Мистер Фикс! У вас есть план?
Мне этот мультяшный вопрос не показался по-настоящему прямым, и я подступила к Кулебякину по- другому:
– Признавайся, что не так?
– Отстань, я думаю, – невежливо отмахнулся Кулебякин.
– О чем? – настойчиво спросила я, всем своим видом давая понять, что не отстану.
– Я думаю, что мальчик…
– Ты начал думать о мальчиках?! – шокировался Зяма. – Эй, человече, опомнись! Рано менять ориентацию! Не отчаивайся, может, Дюха еще найдется!
– Это не тот мальчик! – покраснев, свирепо рявкнул капитан.
– А какой тот? – тут же переспросил неугомонный Зяма.
– А что за мальчик? – спросила я, наступив приставале на ногу, чтобы замолчал.
Он не совсем замолчал, но болезненное шипение разговору мешало не так сильно.
– Не знаю, мы не знакомы! – злее прежнего гаркнул Кулебякин. – Мальчик – какой-то родственник дяди Миши. Когда Крамер уезжает, он оставляет мальчика на хозяйстве. И на этот раз тоже оставил, только мальчик днем и ночью у дяди Крамера не сидит, обычно он приходит к девяти и уходит в пять.
– Видимо, не русский мальчик, австрийский, – заметил Зяма.
– Видимо, – согласился Кулебякин. – Грымза соседка так и сказала: хороший мальчик, работает строго по расписанию. Но!
– Видимо, сейчас будет кульминация рассказа, – шепнул мне догадливый Зяма.
У моего милого мама – известная романистка. Близкое знакомство с живой и действующей писательницей научило Зяму разбираться в тонкостях сюжетного построения.
– Позавчера вечером, когда уже зажглись фонари, грымзовидная соседка слышала удаляющийся рев мотора. Машина выехала со двора Крамера, – сказал Кулебякин и очень многозначительно посмотрел сначала на меня, а потом на Зяму.
По моему непрофессиональному мнению, на кульминацию эта информация не тянула. Зяма, похоже, тоже так подумал, потому что совершенно хладнокровно вопросил:
– Ну и что?
