не придумать. Невидимое отсюда, к одной из стенок крепилось легкое, вроде мотоциклетного, сиденье, и приборная доска, на которой торчало с полтора десятка кнопок, лампочек и тумблеров.
Через воронку профессор засыпал порошок в горловину двигателя, отряхнул ладони, обошел вокруг аппарата, словно искал в нем изъяны. Малюков с Дегтем следили за ним с нарастающим вниманием. Сейчас, на их глазах он должен будет подняться в небо.
– Я готов…
Федосей протянул ему руку.
– Что ж, Ульрих Федорович… В старые времена сказал бы «с Богом», а теперь…
– Во славу труда… – нашелся Деготь. Он закрутил рукоятку ворота, и стеклянный потолок стал разъезжаться.
Дождавшись, когда небо заполнило квадрат крыши, на глазах товарищей профессор поднырнул под обрез стеклянной скорлупы и защелкал переключателями.
– Всем отойти! Надеть очки!
Они отошли за перегородку жаростойкого стекла. Сквозь прозрачную часть профессорского аппарата видно было, как он широко перекрестился.
– Переволновался Ульрих Федорович, – тихонько заметил Деготь. – Лютеранин, а по православному крестится…
За профессорской спиной взвыло. Огонь коснулся бетонного пола, и аппарат, опираясь на огненный столб, поплыл в небо.
Лямки на плечах натянулись, подхватив изобретателя, и потащили его вверх.
Мелькнула и тут же пропала крыша. Линия горизонта быстро сползла вниз, открывая бескрайнее небо. Грохот работающего двигателя заполнял собой внутренность яйца. Профессор уменьшил тягу и повернул рукоять газового руля.
Земля под ногами завертелась, постройки хороводом полетели по кругу, и он стал смотреть на горизонт, где высилась громада завода с трубами и широкими дымными хвостами в половину неба.
Память отбросила его в прошлое, в тот день, когда он совершал первый полет.
В глазах словно раздвоилось. На мгновение ему показалось, что под ним другой город – блестящая гладь реки и остроконечные башни. Мгновение он видел их как наяву, но только мгновение… Река, башни, площади – все сгинуло. Он провел рукой по лицу.
Морок пробежал и сгинул, оставив после себя ощущение недоумения. Профессор точно знал, что то, что ему показалось, существовало на самом деле, что это вовсе не плод его воображения, но при этом он вполне верил собственным глазам.
Великобритания. Лондон
Сентябрь 1928 года
…Огонь за каминным стеклом горел ровно, точно и сам обладал изрядной долей самоуверенности, присущей хозяину кабинета. Шеф МИ-6 смотрел на языки пламени, слушал отчет заместителя. Когда тот окончил, хозяин поправил кусок торфа и повернулся к нему.
– Если о чем и стоит сожалеть, то только о том, что не все планы выполняются.
– Мы делаем, что можем.
– А должны – то, что от вас требуется. Я не получил ответа на два самых важных вопроса. Где этот немецкий профессор? Возможно ли вытащить его из России?
– Теоретически…
– Практически.
– Видимо, да. Но тут время играет против нас.
– Не понял.
– Прошло уже один Бог знает сколько времени с момента его появления в СССР. За это время он мог рассказать им достаточно для того, чтоб сам он им больше не был нужен.
– То есть вы хотите сказать, что он теперь для них выжатый лимон? Надеюсь, что он не настолько глуп.
– Нет. Я хочу сказать, что он мог рассказать им достаточно, чтоб проект пошел без него…
Шеф МИ-6 отрицательно покачал головой.
– Он не настолько глуп, – повторил он. – Занятие наукой все же предполагает наличие некоторой доли житейского здравого смысла. Что-то он наверняка утаил… Где он сейчас?
– Мы обнаружили его всего неделю назад. В Екатеринбурге… Сейчас этот город называется Свердловск.
Лорд держал нож для бумаг между указательными пальцами и покачивал им взад-вперед.
– Я думаю, что в любом случае вы должны сделать так, чтоб знания профессора не принесли вреда Британской Империи…
– Я понял вас, сэр…
Финляндия. Окрестности Хельсинки
Сентябрь 1928 года
…Берег ручья, как он и опасался, оказался топким, заболоченным. По такому в хороших городских ботинках и двух шагов не сделать – извозишься. Раздраженно высматривая путь к месту встречи, мистер Смит сообразил, что добраться до мостков он может только одной дорогой – осторожно пройти по натоптанной тропинке до камней, а там – попрыгать по сухим серым глыбам, торчащим из черной, даже на вид вонючей грязи к хрупкому деревянному сооружению над водой, где уже маячила чья-то спина.
Негромко поругиваясь, британец добрался до мостков и, обращаясь к незнакомцу, произнес пароль.
– Мистер Ливингстон, я полагаю?
Странный юмор у этих русских.
– А вы мистер Холмс?
– Я – Ватсон, – вернул положенный отзыв мистер Смит.
Не думая, как рядом с рыбаком в простецкой соломенной шляпе будет выглядеть человек в хорошем вечернем костюме и котелке, рыбак подвинулся и стукнул ладонью рядом с собой, приглашая гостя присесть. Мистер Смит вздохнул (мысленно, разумеется) и, не жалея брюк, уселся прямо в рыбную чешую. Распуганные его появлением комары вернулись и зазудели над головой.
– Слушаю вас, мистер Ватсон.
Англичанин закурил и, разогнав струей пахучего дыма кровососов, глянул на поплавок. Там, то разворачивая, то складывая слюдяные крылышки, сидела стрекоза. Присматриваясь к ней, у самого дна ворочала глазами какая-то рыбина.
«Мир во человецах и благоволение» – мелькнуло в голове. Захотелось уткнуться глазами в поплавок и спокойно посидеть рядом с русским, греясь на финском солнышке. Только вот некогда… Британец прокашлялся.
– Моя контора просит вас увеличить усилия в Свердловске.
– В Екатеринбурге, – поправил его рыболов. Стрекоза слетела с поплавка и от него пошли водяные кольца.
– На Екатеринбургской стартовой площадке, – согласился британец.
– Вашу контору по-прежнему интересует и немец и сам аппарат?
– Разумеется, и аппарат и изобретатель, – суховато отозвался мистер Смит.
Русский потянул удилище на себя, и из воды выскочила серебристая рыбешка.
– Понимаете, мистер Ватсон, единственный способ одновременно добыть и то и другое – нападение на
