Так я открыл нового для себя писателя Джона Уиндема. Само собой разумеется, я попытался достать (время было еще советское, и книги не покупали, не считывали с лазерных дисков и интернетовских сайтов, а доставали) другие тексты, принадлежащие его перу. 'Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается', но за несколько лет я прочитал и 'Отклонение от нормы', и 'Хроноклазм', и 'Мидвичские кукушки'. И ко мне пришло не то чтобы разочарование – удивление.
Книги эти были заурядны – каких десяток на дюжину. Их можно было без раздражения и скуки прочитать, но, во всяком случае, они не приглашали себя перечитывать. В них не было смерти и жизни, не было Чуда.
Конечно, существует закон, согласно которому одну хорошую книгу может написать любой умный человек. Но в чуть большей или чуть меньшей степени это всегда книга о жизни данного человека, и опирается она на конструкты, известные ему лучше других. В 'Дне триффидов', напротив, использовался опыт, 'перпендикулярный' всем нашим представлениям о реальности.
Гораздо позже я узнал, что Дж.Уиндем никогда не претендовал на что-то большее, нежели сносное владение литературным ремеслом. Он не выделялся даже на довольно-таки сером общем фоне британской научной фантастики (в которой за всю эпоху между Г.Уэллсом и К.Пристом проявилось лишь одно значимое имя – Артур Кларк – и было создано не более пяти произведений, представляющих интерес, включая в это число рассказы)[2].
И вся эта история о вкладе некоего Уиндэма в английскую литературу осталось бы абзацем в унылом обзоре школьника, если бы не одно 'НО' – квалифицированные английские читатели не подозревают о существовании в их литературе великолепного фантастического романа 'День триффидов'.
Потому что на английском языке такого романа нет.
Хотя есть, конечно, некий текст с этим названием. С идеей ужастика, снабженного не слишком удачными экскурсами в социологию и психологию. А нам, на русском – нравится! Мы читаем и вспоминаем, что в бытность в КЛФ могли бы дерзновенно и плодотворно поспорить о самосогласованности модели общества в романе и о могущественных эффектах языка.
2
Что-то похожее, но не в столь резкой форме, случилось и с двумя другими романами: 'Саргассы в космосе' и 'Экспедиция 'Тяготение' – попавшими волею составителя в этот сборник. Все они замечательны тем, что вкусно читаются: сюжет бодро тянет за собой, а смущающие аналитиков передержки 'моделирования миров' с удовольствием обсуждаются в компании – но уже после прочтения книги до конца. Спору нет: 'Саргассы в космосе' представляют собой образчик сугубо развлекательной фантастики и, отнюдь, не наполнены новыми смыслами. Роман, однако, увлекает читателя, заставляя его глотать страницу за страницей в предвкушении очевидной, в общем-то, развязки. И, закрыв книгу, хочется сразу же взяться за продолжение приключений доблестного экипажа 'Королевы Солнца'. За продолжениями дело не станет, но, увы, они будут скучны и рассчитаны на читателя, интеллектуальный возраст которого не превышает двенадцати лет.
В отличие от 'стереотипной' Э. Нортон[3], Хол Клемент, едва ли не единственный в наши дни представитель сугубо научной, 'жюль-верновской' фантастики, никогда, ни в одном своем произведении не бывает тривиален. Книги его могут быть использованы (собственно, неоднократно и были использованы, например, автором этих строк) в качестве беллетризованных учебных пособий по физике, химии, биологии. Намного хуже обстоит дело с историей, социологией, психологией, и, наконец, с чисто литературной стороной текста. 'Машины в книге – прямо как живые…// Жаль, что о людях так сказать нельзя'.
И опять перед нами 'феномен единственной книги': подобно тому, как 'Саргассы в космосе' резко выделяются среди остальных произведений Э.Нортон, 'Экспедиция 'Тяготение' – единственный роман Х.Клемента, выходящий за рамки 'познавательного чтения для юношества'.
'Проблема перевода' или 'полупроводниковая' модель Культуры
1
Все три романа объединяла личность переводчика – С.Бережкова. Много позже я узнал, что эта фамилия была одним из псевдонимов А. и Б. Стругацких.
Здесь важно подчеркнуть, что в Советском Союзе была создана великолепная школа перевода – во всяком случае, с английского языка. А поскольку по идеологическим соображениям книг западных авторов выпускалось очень мало (так, например, за весь 1973 год в свет вышли всего два томика 'зарубежной фантастики' общим объемом где-то около 40 авторских листов), у издательств была возможность поддерживать очень высокий 'средний уровень' качества перевода. Я привык к этому уровню, знал, на какой высоте находится 'планка', ждал от переводчиков квалифицированной работы (но, отнюдь, не литературных чудес), и серьезного значения личности автора перевода не придавал. Сакраментальная формула: 'переводчик в прозе – раб' представлялась мне само собой разумеющейся.
Прорывом в новое измерение стала блистательная работа М.Демуровой над 'Алисой…' Л.Кэрролла. В 'литпамятниковском' издании (кажется, 1979 года) М.Демурова раскрыла общую схему, если не детали, своего подхода к английскому тексту. Тогда и начали вырисовываться контуры нетрадиционной – лежащей на стыке лингвистики, психологии и социологии – научной задачи, которая потом получила название 'проблемы перевода'.
Во время сдачи государственных экзаменов по иностранному языку процедура казалась мне и моим сокурсникам точно формализуемой и в принципе довольно простой. С помощью некоего обобщенного 'словаря' следовало построить соответствие между разноязычными текстами. Затем требовалось применить правила грамматики (с научной точки зрения – обычные проекторы, ограничивающие пространство языковых форм), и в завершение слегка пройтись по полученному тексту 'шкуркой' литературного редактирования. Неявно предполагалось, что уровень перевода зависит только от качества редактирования.
Некоторый диссонанс в эту бравурную мелодию вносила неоднозначность словаря: одному английскому слову сплошь и рядом отвечал столбик, а то и целая страница слов русских. Здесь рекомендовалось 'выбирать по контексту', и на практике такая задача не вызывала никаких трудностей. Однако, с математической точки зрения 'проблема контекста' ставила под сомнение правомерность самой процедуры перевода.
Действительно, 'контекстуальная неоднозначность' должна обозначать, что 'на самом деле' в русском языке просто не существует лексемы, в точности эквивалентной исходному английскому термину. Потому приходится пользоваться последовательностью понятий, каждое из которых описывает иноязычное 'нечто' с некоторой точностью. Но в таком случае, какое бы слово, взятое 'по контексту', мы ни использовали, смыслы перевода и оригинала с неизбежностью будут различаться. Иными словами, семантические спектры разноязычных текстов с неизбежностью различны; считается, что спектр перевода всегда у же спектра оригинала (процедура перевода представляет собой проектор), но даже это утверждение не представляется возможным доказать.
Ст.Лем забил осиновый кол в могилу классической теории перевода, доказав, что 'проблема значения' не имеет формального решения: любое понятие естественного языка может быть определено только через совокупность всех остальных понятий этого языка.[4] В применении к интересующей нас задаче это означает, что какое бы английское слово мы ни взяли, его точный семантический спектр не может быть передан конечной последовательностью русских слов.
