Дантов клуб. Полная версия: Архив «Дантова клуба»

ПОРТРЕТ ПОЭТА

Чарльз Элиот Нортон погрузился в ближайшее к камину кресло. Вскоре он отправится в Крэйги-Хаус на вечернее заседание, где поделится последними открытиями с Лонгфелло и прочими, однако перед тем Нортон пожелал провести время со Сьюзен и малышом. Пока же он хотел уединения.

Всю свою жизнь Чарльз Элиот Нортон прожил в «Тенистом Холме». Особняк принадлежал их семейству не одно поколение, и Нортон наслаждался душевным покоем, возникавшим от того, что все его важные воспоминания собраны в одном физическом пространстве; в этой комнате также обитало и множество умственных картин. Нортон помнил, как однажды вечером, Томас Уэнтворт Хиггинсон,[128] унитарианский священник, ученик преподобного Эндрю Нортона, а тогда еще мальчишка, схватив ножницы, отрезал Чарльзу со лба локон, и закричал детям, собравшимся к миссис Нортон на урок танцев:

— У меня волосы Папы! У меня волосы Папы! — Окрестные дети всегда называли Нортона Папой Чарльзом. Несомненно, то была дразнилка, однако Нортон втайне гордился этим знаком.

Он вспоминал, как в десять лет, проболев несколько недель, с трудом добрался до кабинета, дабы объявить матери:

— Только бы я выжил — иначе кто же издаст отцовские работы?

Это было за много лет до того, как Эндрю Нортона предала та самая группа молодых унитарианских теологов (если их можно так назвать), которых профессор Нортон столь самоотверженно обучал в Богословской школе; за много лет до того, как преподобный Нортон истощил силы, оберегая Церковь от неустанных нападок трансценденциалистов Эмерсона и их стремлений переместить божественную епархию в область интуиции и природы.

Взгляд Чарльза Элиота Нортона отдыхал на репродукции портрета Данте работы Джотто. То было одно из немногих украшений кабинета, привнесенное самим Чарльзом Элиотом, а не кем-либо из его предков. Недавно обнаруженный, сей портрет стал главной темой эссе Нортона «О портретах Данте» — предполагаемого приложения к переводу Лонгфелло. Художник изобразил Данте еще до того, как на поэта обрушилась мука изгнания; пока он — поклонник Беатриче, веселый наперсник принцев, друг поэтов и почитаемый всей Флоренцией мастер любовных стихов. Почти женская мягкость его черт сочетается с нежной и серьезной чувствительностью, столь подобающей пылкому влюбленному.

Нортон воображал, как бы он вел беседу с поэтом на улицах Тосканы. Боккаччо вспоминал, что Данте редко говорил, если его не спрашивали. Когда в обществе ему приходило на ум некое особо приятное рассуждение, не соотносившееся с заданным вопросом, он не отвечал до той поры, пока не завершал либо не обрывал нить своих мыслей. Однажды Данте, отыскав в лавке Сиены книгу, погрузился в чтение и целый день провел на скамье, даже не заметив проходившего у него перед носом уличного карнавала: он попросту не видел ни музыкантов, ни танцовщиц.

Фреску Джотто отыскал американский историк Ричард Генри Уайлд, [129] когда, наткнувшись в старой рукописи на упоминание, предпринял во Флоренции попытку реставрировать эту работу. Соскребя со стен древнего Барджелло не один слой побелки, реставраторы добрались до сокровища. Помогавший им англичанин Сеймор Киркуп[130] скопировал портрет на бумагу. Рисунок Киркупа лишь один и остался от фрески, когда в попытках восстановить ее погубили неосторожные чиновники. Английская печатная компания выпустила репродукции портрета в трактовке Киркупа, кои со всей осторожностью, через английских друзей либо обитавших в гавани сомнительных перекупщиков иностранных картин, и добыл Кембриджский кружок. Позднее Киркуп объявил открытие фрески исключительно своей заслугой. Уайлд, который провел во Флоренции не один год, изучая жизнь Данте, умер, так и не успев завершить работу и поделиться с Америкой своей версией происхождения портрета.

Чарльз Элиот Нортон не мог сейчас не вспомнить и не прочесть про себя стихи Джеймса Расселла Лоуэлла, которые тот сочинил, получив репродукцию портрета молодого Данте:

Приглушен взор, темно обличье
Ты смотришь вдаль — за ней сокрыт
Прекрасный образ Беатриче
Средь безмятежных Гесперид.
И к многолюдью безучастен,
Хранимый ею, ты шагов
Своих не слышишь; дар богов
В руке твоей — букет цветов,
Не тронутый дождем несчастий.

Лишь возле рта неясной скобкой
Злой вестник, сумеречный мрак
Оставил след насечкой робкой,
Твоей беды зловещий знак.
О том, что ждет тебя в грядущем,
Гонитель знает. Взгляд опущен,
Еще повсюду суета,
Пусты Флоренции врата,
И волен дух твой — всемогущий.

,

Примечание

1

«Бостонский брамин» — титул, изобретенный в 1860 г. писателем и врачом Оливером Уэнделлом Холмсом; применяется до сих пор по отношению к самым известным и уважаемым людям Новой Англии. — Здесь и далее прим. переводчика.

2

Исполнительный управляющий орган Гарвардского Университета.

3

Самый крупный общественный парк Бостона.