чтобы вступить в отряд верных сынов России, где его совсем неожиданно и походя ужалили в самое больное.
— Месье, — сказал товарищ взводный, — вам не хватает примерно половины штыка роста, чтобы не выглядеть знаком препинания в строчке гвардейского строя.
Это был просмешник из недоучек технического училища, махнувший в школу прапорщиков.
Маврикий ничего не ответил взводному Голощекову и отправился в штаб МРГ к самому командующему.
У дверей кабинета командующего стояли двое знакомых с тесаками, носимыми, как кавказские кинжалы, у пряжки поясного ремня.
Товарищ командующий (в МРГ все назывались товарищами — командиры рот, взводов, проектируемых полков и дивизий) принял Маврикия Толлина с подчеркнутым уважением к нему. Он продиктовал адъютанту:
— Объявить выговор перед строем командиру взвода ОВС Голощекову за неумение разговаривать с истинными сынами отчизны.
Однако командующий нашел, что рост Маврикия Толлина, к сожалению, пока действительно затрудняет носить длинную и тяжелую винтовку.
— Но есть и другие рода войск, — сказал он, — и когда они будут сформированы, я записываю моего верного друга первым.
Окрыленный Маврикий простился, приложив руку к козырьку старой гимназической фуражки. Счастливый направился домой. В дверях его остановил Игорь Мерцаев. Он знал, что произошло, и сказал:
— Мавр, у меня в коллекции есть великолепная, легкая как перо, проверенная в боях казацкая винтовка-берданка. Приходи.
Вечером Маврикию была подарена в самом деле великолепная, очень легкая и удивительно короткая винтовка. К сожалению, к этой винтовке у Игоря не было ни одного патрона. И он сомневался, есть ли где они на свете. Зато винтовка была как винтовка, и Маврик мог теперь с повязкой ОВС появляться в городе, дожидаясь особого назначения в особую часть, пригодную для его роста.
Даже скептически относящиеся к личности Вахтерова не могли отказать ему в военно-тактических способностях. Зная, что главная опасность может угрожать только с Камы, он вслед за Мильвой овладел ее Камской пристанью. На первый случай были остановлены и разоружены два пассажирских парохода и три буксирных. Экспроприированные пароходы составили Камско-Мильвенскую и опять же «революционную» флотилию. Нос и корма пароходов были забронированы мешками с песком. Пулеметы и легкие пушки стали вооружением пароходов. Нашелся и командир флотилии из анархистов с линкора «Император Александр II».
Теперь суда флотилии могли останавливать проходящие мимо редкие пароходы или пропускать их, запрещая причаливать к пристани, или возвращать их. Во всех случаях налагалась контрибуция. Какой бы смешной ни выглядела флотилия, все же она владела немалым участком реки, надеясь в недалеком будущем взять всю Каму. Подобные надежды подкреплялись мятежами, похожими на мильвенский.
Вахтеров заявлял, что восставшие районы, соединясь, образуют великую Империю Свободы.
Полагавшие, что мятеж продлится несколько дней, ошибались. Завод, где прежде изготовлялись лишь некоторые части винтовок, изготовлял теперь их полностью. Точились пули и перезаряжались старые гильзы патронов. Богатый взрывчатыми материалами край рудников, край горных разработок, которые велись взрывным способом, позволил мятежникам изготовлять и свои гранаты. Холодное оружие поставлялось без затруднений.
Не так сложно было начать печатание денег. К этому в первый же день был приставлен Герасим Петрович Непрелов, получивший должность главного казначея местностей, занятых мильвенской революционной гвардией. Длинно, зато исчерпывающе. И с запасом на будущее расширение территорий.
Странно было видеть Маврикию знакомую подпись отчима на новых мильвенских кредитных билетах. Все четко, из буковки в буковку: «Г. Непрелов». А на обороте опять же горбатый медведь с якорем. Не придумывать же новую эмблему. Не до того, да и нетрудно ошибиться. Медведь стар и привычен. И опять же — якорь. Надежда. Удобная аллегория. Кто на что хочет, тот на то и надейся.
Объявленная свобода политических убеждений вынужденно охраняла первое время и большевиков. Арестованные члены комитета и Совдепа — их было не много — назывались открытыми врагами демократии, выразителями диктатуры и пособниками ее ЧК. Массовые аресты большевиков означали бы утрату веры в «беспартийность» и «всепартийность» мятежного командования. Поэтому нужны были веские шумные улики против неразоружившихся большевиков. А большевики и в самом деле не разоружились. Они формировали отряды добровольцев, уводили их в леса, разъясняли населению гибельность авантюрного мятежа и неизбежность его подавления.
Всесвятский, занимавший при штабе командования пост начальника внутренней службы, получил от своего недавнего партнера по преферансу приказ изобрести улики и начать осторожные и обоснованные аресты большевиков.
Не нужно быть великим режиссером, чтобы схватить двух большевиков, пытавшихся будто бы взорвать заводскую плотину, на месте преступления.
Следом была «раскрыта» тайная большевистская мастерская по выработке удушливых бомб для истребления всего живого в Мильве.
Газета «Свобода и народ» описывала это со всеми подробностями, смакуя каждое измышление и, кажется, веря своей собственной клевете.
Когда же был придуман тайный большевистский отряд по отравлению колодцев, можно было продолжить аресты открытую и арестовывать сочувствующих и подозреваемых. Их оказалось так много, что пришлось задуматься над помещением.
До этого заключенных держали в подвале соскинской богадельни. Теперь там стало тесно. Да и держать «фондовых», «валютных» большевиков, как их называл Всесвятский, на окраине города, рядом с лесом, неосмотрительно. Налетел отряд, снял часовых — и «вуаля». Поэтому было решено учредить «стратегические камеры временной изоляции» в здании ныне бездействующего политехнического училища.
Самовлюбленный фразер, бесстыдный лжец и восторженный демагог, Алякринский разразился в своей газете статьей «Гуманизм изоляции». В ней он сначала оклеветал большевиков, не пожелавших добросовестно воспользоваться свободой, а потом перешел на похвалы гуманнейшим мерам вынужденной временной изоляции. Оказывалось, что великодушное командование хочет заключением в камерах спасти жизнь большевикам, оберегая их от самосуда населения. Подобного рода арест сохранял жизнь таким, как Валерий Всеволодович Тихомиров и Елена Емельяновна и другим, готовившим покушение на командующего МРГ и его супругу. Далее описывалась граната с часовым механизмом, которая должна была погубить горячо любимого населением Мильвы командующего всеми родами войск Геннадия Павловича Вахтерова.
Не так было трудно парты заменить нарами, в окна вставить решетки и превратить училище в тюрьму с изящнейшим названием «стратегические камеры временной изоляции». Не очень долго пришлось ждать заполнения «временно» изолируемыми классов первого этажа, а затем и второго. Газета изощрялась в выдумках поводов для арестов, добиралась теперь до молодежи и просто мальчиков. Был оклеветан даже мальчишка Сеня Краснобаев. Он якобы украл церковную кружку с деньгами. Вскоре Сеню Краснобаева арестовали.
Тщетно искали Ильюшу Киршбаума и Санчика Денисова. Тот и другой скрывались за прудом в Каменных Сотах после ареста Сени Краснобаева. Там теперь был боевой лесной штаб коммунистической молодежи. Но избежавшие ареста и камер боялись за тех, кто остался в Мильве, за родителей членов Союза молодежи. В доме Шульгина остались списки и анкеты с адресами. Они хранились в стенном шкафу, незаметном для постороннего глаза. Шкаф, как сообщала Соня Краснобаева, все еще не был обнаружен. Илья и Санчик решили пробраться в дом и взять документы.
