Учитель и ученики.
Колокольня церкви аббатства Сен-Виктор в XII веке.
Печать аббатства Сен-Виктор, употребляемая в середине XII века.
Западный фасад церкви аббатства Сен-Дени.
Неф церкви Сен-Дени
Элоиза и Абеляр.
Бернар Клервоский.
Западный фасад собора в Сансе — самого старого готического собора Франции, заложенного при жизни Абеляра.
Король Людовик VII.
Аббатство Клюни в XII в. Общий вид.
Аббатство Клюни.
Фасад аббатства Клюни.
Главный неф церкви аббатства Клюни.
Клюни. «Сырная башня» и колокольня Нотр-Дам.
Клюни. «Римский дом» и часть двора.
Монах.
Молитвенник с гербом аббатства Клюни.
Петр Достопочтенный читает проповеди монахам.
Преображение.
Ангелы, поддерживающие раку Святого Марселя. Скульптура в монастыре Сен-Марсель-ле-Шалон, где Абеляр провел последние месяцы жизни.
Надгробие Абеляра и Элоизы на кладбище Пер-Лашез в Париже.
Далее Элоиза напоминает Абеляру об обстоятельствах заключения их союза, как бы дополняя те сведения, что содержатся в «Истории моих бедствий». Итак, мы имели мужскую версию событий, а теперь видим те же события глазами женщины, и надо признать, что под пером Элоизы они обретают особую напряженность и особую глубину — этого Абеляр не смог достичь. Все дело в том, что в этой любовной истории Абеляр изучал, исследовал самого себя, в то время как Элоиза изначально забыла о себе, преодолела себя и, как она пишет, «безвозвратно отдалась» возлюбленному. Ее язык столь живой и красочный, что нам следовало бы сначала восстановить ход событий по ее письму, а не по рассказу Абеляра. Невозможно описать лучше, чем это сделала Элоиза, что означало появление в ее жизни мэтра Пьера, философа, чья слава вполне могла сравниться со славой короля, человека, чей талант в поэзии и музыке затмевал таланты всех его современников, чья физическая красота, ум и образованность превращали его в настоящего героя, с которым никто не мог сравниться, человека, являющегося для женщин воплощением обольстительнейшего соблазнителя. «Один лишь вы можете судить, какие чувства вы всегда возбуждали во мне, вы, испытавший силу этого чувства». Далее Элоиза с еще большей горячностью повторяет упреки, с которых начинается ее письмо, и тон послания здесь меняется, ибо прежде Элоиза старалась сдерживаться, стремясь прибегнуть к помощи доводов рассудка, а здесь она забывает о сдержанности, и тайная страсть прорывается с неистовой силой: «Скажите мне только, если можете, почему после того, как мы оба одновременно приняли постриг, о чем решение вы приняли единолично, почему я была покинута в одиночестве и предана такому забвению, что не видела вас рядом, не имела от вас никаких известий, чтобы восстановить мои силы и укрепить мое мужество, не имела от вас письма, чтобы я могла утешиться в разлуке с вами. Ответьте же мне, повторяю, если можете, не то я скажу, что думаю по сему поводу я и что на устах у всех. А думают все вот что: вас привело ко мне скорее вожделение, а не нежность, скорее пыл чувственности, а не любовь, вот потому-то после того, как жар ваших желаний охладел, вместе с желаниями исчезли и все проявления нежных чувств, порождавшихся этими желаниями».
И от этого упрека, наиболее жесткого, который можно было адресовать Абеляру как мужчине, как мужу или любовнику, Элоиза вновь возвращается к нежным мольбам: «Обдумайте и уважьте мою просьбу, умоляю вас, ведь она так ничтожна и легко выполнима; если уж я лишена возможности видеть вас, пусть тогда нежность ваших речей по крайней мере передаст мне сладость вашего образа, ведь что вам стоит написать письмо». Разумеется, подобные высказывания можно было бы счесть изощренной ловкостью, плодом великой хитрости, если бы в них не проявлялась женская суть, ведь переход от упреков к мольбам, и от них к упрекам присущ именно женщинам. Разумеется, довольно трудно нам сейчас представить, что
