полицейский и староста, осужденный за измену Родине, позже амнистированный и снова осужденный, уже за кражу колхозного леса. Ну, что вы скажете?
— Не плохо. Но ты не расстраивайся. Тебе еще представится возможность поразить наше общество, — едко заметил Николай Лыгачев. — А пока, скажу вам честно, ребята, не нравится мне такое совпадение. Матерый волк, дважды судимый, днем, на глазах у односельчан лихо подъезжает на велосипеде к жертве и сжигает ее, как в хорошем гангстерском фильме, а потом садится на велосипед и самым аккуратным образом оставляет следы для гражданина следователя. Однако этого ему мало. Чтоб мы не ошиблись, он продолжает раскатывать на глазах у изумленных односельчан. Согласитесь, не похоже, чтоб так действовал опытный преступник.
Что ж, Николай был прав. Уж слишком неосторожно действовал убийца. А Иван Хоменко, судя по тем данным, которые добыл Виктор, никак не мог считаться новичком в этом деле.
— Добавьте ко всему, — Лыгачев минуту интригующе помолчал, — что с этой самой женщиной он мог уже сто раз расправиться вечером, ночью, когда и где угодно. Ведь она частенько валялась пьяная где- нибудь в канаве.
Николай говорил вполне логично. Но, с другой стороны, были точные показания Оксаны Хораль. Сомнения решили просто. Слепок следа велосипедной покрышки с места происшествия и велосипед, который Виктор изъял у Хоменко, отправили на экспертизу. Пока решался вопрос, за Хоменко установили постоянное наблюдение. Ответ пришел быстрый и категоричный: след на месте убийства Белай оставлен не велосипедом, представленным для исследования, а каким-то другим.
Заключение экспертизы было для нас неожиданным. Чего греха таить, мы уже считали это дело раскрытым. И вдруг оказывается, что ничего подобного. Выходит, Оксана ошиблась? Беседуем с ней вторично. Но она продолжает стоять на своем:
— Что хотите, делайте, а то был Иван Хоменко. А если вам мои показания не подходят, то не вызывайте меня больше. У меня и по хозяйству дел достаточно.
Положение складывалось довольно запутанное. С одной стороны, показания свидетеля, которому не было основания не верить, подтверждали виновность Хоменко. С другой стороны, заключение эксперта, построенное на объективных научных данных, утверждало противоположное. Вот и попробуй выбрать, кому отдать предпочтение. Арестовывать Хоменко или нет? Если не виноват человек, то нельзя. А если виноват?
Утром следующего дня ко мне в кабинет зашел Петро Хворостец:
— Извините меня, товарищ следователь, что я вас беспокою.
— Пожалуйста, пожалуйста. Что у вас?
— Так что когда велосипед можно будет забрать?
— Какой велосипед?
— Да тот, что у меня Иван взял. Пришел и просит: дай, говорит, Петро, велосипед, на ферму съездить надо. А то у меня, говорит, камера спустила. Я дал. Он день не везет, другой. Я встретил жену его, спрашиваю: где велосипед? Она отвечает: нету, милиция забрала.
— А когда Хоменко просил у вас велосипед?
— Так что числа не скажу, знаю только, что на второй день, как Марийку спалили.
Что ж, ход был не плохой. А в том, что это был ход, у меня не оставалось сомнений. Велосипеды в селах не регистрируют. Сказал, что его велосипед, значит, его. Поди проверь. Но Виктор тоже хорош, не мог проверить хозяйство как следует, схватил, что под руки подсунули, и обрадовался. Но ругаться некогда. Я вызвал автомобиль, позвонил Виктору, и мы срочно выехали в село. Скорее к Хоменко. Только бы не успел спрятать настоящий, тот, который, без сомнения, оставил свои следы в поле. Нам повезло. Велосипед нашли в сене на чердаке сарая. И нашел его тот же Гусев.
Теперь экспертиза подтвердила показания Хораль. А немного позже пришел ответ из судебно- медицинской экспертизы. Группа крови Хоменко совпадала с группой крови человека, курившего окурок, найденный возле трупа Белай. Дело в том, что крови на окурке не было, но была слюна. Судебные медики давно уже научились определять групповую принадлежность крови человека по его слюне. Круг замкнулся. В тот же день Хоменко был арестован.
Вот тогда и началась основная борьба за каждое слово, за каждую страницу показаний. Нет, Хоменко не хотел признавать себя побежденным. Он использовал малейшую возможность, неточность и, чего греха таить, малейшую оплошность следствия. Но с каждым днем ему становилось все труднее опровергать факты, собранные нашей группой. И вот настал день...
— Скажите, Хоменко, в день убийства Белай вы встретили в поле возле села женщину из села Гоголево?
— Да, встречал. Мы с ней шли в село.
— Но эта женщина утверждает, что показывала вам на лежавшую у дороги Марию и предлагала оказать ей помощь.
— Что ж, было и такое.
— Вы ответили, что это известная пьяница, и ничего с ней не станется, не сдохнет.
— Не согласен. Я сказал, что она известная пьяница и это не в первый раз с ней случается, так что ничего с ней не произойдет. Такое говорил.
— Значит, придя в село, вы уже знали, что в поле лежит пьяная, без сознания, Мария?
— Выходит, знал.
— Давайте уточним. Выходит, знал или все-таки действительно знал?
— Ну, знал.
— Как же получилось, что спустя два часа вы снова оказались возле Белай?
— Я решил отвезти сетку на пасеку. Отвез сетку, закурил с пасечником и поехал в село. На обратном пути, проезжая мимо Белай, остановился.
— И что сделали?
— Положил велосипед, подошел к ней, тронул ее. Она была пьяная. Выругался и поехал в село.
— А зачем вы подходили к ней?
— Хотел посмотреть, нужна ли помощь.
— Нескладно получается. Утром вам предлагали помочь Белай, вы отказались, не видя в этом необходимости. А через два часа у вас так изменилось мнение, что решили проверить. Почему?
— Изменил — и все. Что я, не имею права менять свое мнение? У нас же свобода совести. Правильно я говорю, гражданин следователь?
— Зря иронизируете. Свое мнение можете менять как хотите. Это ваше право. Вы даже можете не отвечать на вопросы.
— Ну зачем же? Мне нравится с вами разговаривать. Спрашивайте, я буду отвечать.
В голосе Хоменко была нескрываемая издевка. Но я, сохраняя спокойствие, продолжал допрос, как будто не замечая его вызывающего тона.
— Около двенадцати часов по дороге, возле которой лежала Белай, никто, кроме вас, не проезжал.
— Раз вы говорите, значит, не проезжал.
— Перестаньте паясничать! Это я вам говорю. Что же касается того, проезжал ли кто или нет; так это установлено материалами дела, с которыми вы познакомитесь.
— Если установлено, то зачем вы меня спрашиваете?
— Потому что после того, как вы отъехали от Белай, она загорелась. Результат вам известен. Сам собою напрашивается вывод, что подожгли вы и, следовательно, виновник ее смерти вы.
— Я не поджигал ее.
— А как же она могла загореться?
— Случайно.
— Но, кроме вас, возле нее никого не было. О какой случайности вы говорите?
— Сейчас поясню. Когда я наклонился над Марийкой, то выругался и окурок выпал у меня изо рта. Тогда я не придал этому значения. Теперь думаю, что она могла повернуться набок и загореться от окурка.
— Но свидетели утверждают, что вы успели отъехать всего десять метров, как она вспыхнула огнем. От папиросы так сразу не загорится никакая материя.
— Не знаю. Я пояснил, как мог. Ваше дело верить мне или нет.
