Тяжело топая по асфальту, я бежал по улице, спускавшейся к станции метро. «Десять минут до станции, три минуты на эскалатор, — лихорадочно подсчитывал я, — можно успеть. Фу-у-ух!»
Только вчера я как комсорг проводил с Владимиром «политбеседу» по поводу его опозданий на работу. А тот еще огрызался: «Ладно, сколько можно говорить одно и то же! Что я, специально опаздываю? Получилось так. Вроде с тобой такого не бывает». И вот сегодня сам опаздываю.
В кармане пиджака обнаружил пятак. Минута выиграна, не надо стоять в очереди. Щелкнул автомат, принимая монету. Еще не загорелось табло, а я уже прыгал по движущимся ступенькам. Дежурная девушка сонным голосом предупредила:
— Гражданин, бегать по эскалатору запрещается.
— Опаздываю, — показал я на часы, пробегая мимо нее.
На остановку «Вокзальная» электричка метро прибыла на минуту раньше. Теперь успею.
Я вскочил в последний вагон и, устроившись возле окна, закрыл глаза. Хотелось спать. Вот уже третью ночь капризничает ребенок, и я не высыпаюсь. Всю ночь приходится убаюкивать его. Под утро забываюсь тяжелым сном, а потом подхватываюсь и сломя голову бегу на электричку...
Спустя тридцать минут я вышел из электропоезда и, усиленно протирая глаза, побрел на работу.
В небольшом кабинете было тепло и тихо. Затянутые шторами окна пропускали мягкий свет, и он медленно разливался по комнате.
Выложил из сейфа дела, просмотрел план работы. Составление планов, да еще на каждый день, было для меня, пожалуй, самым неприятным занятием. Я даже когда-то считал, что хороший следователь может обойтись без шпаргалок и запомнить все, что нужно. Увы, сама жизнь убедила меня, что я неправ, и что этот «бюрократический» документ для следователя просто необходим.
Поморгав сонными глазами, я начал читать план:
«Составить постановление о привлечении в качестве обвиняемого Сасикова... Допросить двух свидетелей и отправить в институт криминалистики дополнительные вопросы эксперту...»
«День-середнячок», — решил я и, заправив в машинку два чистых бланка постановления, начал печатать.
Страшно болела голова. Пальцы двигались необычно медленно, с трудом отыскивая нужную букву. Как все-таки хочется спать! Медленно, словно створки шлюза, соединились ресницы, и сразу же перед глазами замелькали ступеньки эскалатора...
Ударившись лбом о валик машинки, я проснулся. Скотство! И почему так устроено, что человек должен спать каждые сутки? Только время зря тратится.
В дверь постучали.
— Войдите.
В комнату проскользнула женщина. К ее ногам испуганно жалась маленькая девочка. Это жена обвиняемого Греся с дочкой. Каждый день эта женщина появляется здесь, в кабинете, и пытается убедить меня в том, что ее муж не совершал преступления. Ха! Это при таких-то доказательствах, какие есть в деле!
Вылинявшие от слез голубые глаза женщины просительно смотрели на меня. Одной рукой она гладила головку девочки, пальцы другой бессмысленно теребили пуговицу жакета. Опущенные плечи придавали всей фигуре смиренный вид. «На чувства бьет, хитрюга», — подумал я и как можно строже сказал:
— Ну что вы ко мне ходите каждый день! Ваш муж виноват. Он украл машину картошки и сбил человека. За это ему придется отвечать. Понятно?
Женщина испуганно замигала глазами и, рванув на себе жакетку, высоким пронзительным голосом затянула:
— Ой, прошу вас, гражданин следователь, не сиротите деточку. Ой, ее ж батько ни в чем не виноватый. Посадите уж лучше меня, несчастную, только отпустите Петра!
Девочка всхлипнула. Во мне закипало раздражение. Сказывалась бессонная ночь.
— Да перестаньте же. — Я вышел из-за стола. — Идите лучше домой!
Женщина, сделав шаг вперед, упала на колени, пытаясь поцеловать мне руку.
— Богом прошу. Детками вашими заклинаю. Не виноват он. Отпустите его домой. Я вам за это век благодарна буду.
Я отскочил в сторону. Припадочная, что ли? Разве нормальный человек может себе такое позволить? Дать бы ей по одному месту, чтобы на коленях не ползала. Я не мог больше сдерживать себя и закричал:
— Встаньте сейчас же! Слышите? И немедленно прекратите истерику! Иначе я вас... в милицию посажу! Ну? Тихо!
Окрик подействовал на женщину. Она поднялась, поправила съехавшую на бок косынку и начала медленно пятиться к двери. Но возле двери она снова упала на четвереньки и, причитая, поползла ко мне. Ее глаза, эти чистые озерца слез, казалось, кричали: «Посмотри! Разве мы можем лгать? Поверь человеку!»
Пока я изучающе рассматривал женщину, пока принимал решение, как поступить, она умолкла и поднялась.
А вдруг она права? Не может же она так притворяться! Если она уверена в его невиновности, значит, у нее есть какие-то неизвестные мне факты? Может, она просто не умеет доказать?
На первом допросе она заявила, что в ночь совершения кражи ее муж никуда из дому не выходил. Она упорно продолжала настаивать на своем, хотя все факты были против ее мужа.
Петр Гресь работал в колхозе шофером. В одну из ночей из колхозных кагатов было украдено около двух тонн картошки. След автомашины привел к дому Греся. От дома он, петляя улицами, дотянулся до шоссе и оборвался у дороги. По отпечаткам установили, что это была автомашина, на которой работал Петр. Кроме того, соседка видела, как Гресь рано утром приезжал к себе домой.
Днем машину Греся нашли в Киеве на Печерском рынке, но уже без картошки. Около трех часов в вытрезвителе разыскали пьяного Греся. Денег при нем не было.
Гресь свою вину отрицал и давать показания отказался. Дело в том, что лицо, признавшее себя виновным в краже картошки, автоматически признало бы свою виновность в убийстве.
В ту ночь на автостраде Чернигов — Киев грузовой автомашиной был сбит велосипедист, который вскоре от ран скончался. При осмотре машины Греся на переднем буфере нашли краску с крыла велосипеда и несколько синих ниточек.
«Все доказано, и нечего тут рассуждать», — решил я, перебрав в уме все обстоятельства дела. Но тут же спохватился: не торопись! А если прав не ты, а она? Невиновный человек пойдет в тюрьму. Если, как утверждает жена Греся, у них плохие отношения с соседями, то Хмелько могла оговорить своего врага. Могла! Мог преступник, желая отвести от себя подозрения, на машине Греся проехать мимо его дома? Мог. Наконец, мог Гресь по случайному совпадению в этот день утром уехать в город? Мог.
«Так кому же верить? Хмелько или женщине, которая сейчас сидит передо мной?»
Я подошел к окну. Маленькая серебристая елочка, совсем как ребенок, устроилась под защитой крепкого клена. Неожиданно резко я повернулся к женщине. На меня все с той же ясностью смотрели ее глаза.
— Поверьте мне, то ж святая правда, — только и сказала.
«Да, пожалуй, не врет. Не может человек с такими глазами врать. Не имеет права!» — размышлял я. Собственно говоря, если подходить формально, то у меня есть все основания предать Греся суду. Но ведь совесть никогда не даст спокойно спать, если сейчас, пока не поздно, не рассеять свои сомнения.
В учебниках сказано, что оценка доказательств лежит на следователе. Он должен сам подумать и определить, чему стоит верить, чему нельзя. В учебнике все просто и понятно. А вот попробуй определить, верить ей или нет?
— Подождите в коридоре, — сказал я женщине, как будто без нее было легче решать вопрос.
Неужели десятки мелких и крупных жуликов, которые прошли через мои руки, которые сидели вот на этом стуле и пытались перехитрить меня, — неужели они сумели поколебать веру в человека?
