— Прачка влюблена в лакея — кажется, эта мысль напрашивается сама собой, — с бесконечным терпением в голосе проговорил Монк. — Лакей забылся настолько, что увлекся хозяйкой. Правда это или неправда — несущественно. Прачка просто могла себе все это вообразить.
Ранкорн нахмурился:
— Стало быть, прачка? А арестовать вы ее не можете?
— За что?
Ранкорн воззрился на него.
— Ладно, кого вы подозреваете еще? Вы сказали, у вас на подозрении четверо или пятеро. Пока вы упомянули двоих.
— Майлз Келлард, муж другой дочери…
— А этот-то здесь при чем? — Теперь Ранкорн был откровенно встревожен. — Вы ведь, надеюсь, пока не предъявили ему обвинения? — На его худых щеках вспыхнули красные пятна. — Это весьма щекотливая ситуация. Мы не можем бездоказательно обвинять таких людей, как сэр Бэзил Мюидор и члены его семейства. Боже мой, о чем вы думаете?
Монк глядел на него с презрением.
— Вот потому-то я еще никому не предъявил обвинения, сэр, — холодно молвил он. — Майлз Келлард был не на шутку увлечен сестрой своей жены, о чем жена прекрасно знала…
— Это еще не причина для убийства, — возразил Ранкорн. — Если бы он убил жену, тогда было бы понятно. Ради Бога, Монк, изъясняйтесь проще!
Монк решил не приплетать Марту Риветт, пока не разыщет девушку и не расспросит ее лично. Лишь после этого можно будет судить, насколько все услышанное от Мюидоров соответствует действительности.
— Если он пытался добиться ее близости силой, — терпеливо продолжал Монк, — а она защищалась, могла возникнуть борьба, в которой миссис Хэслетт и была зарезана…
— Кухонным ножом? — Ранкорн приподнял брови. — Который она по случаю прихватила с собой в спальню?
— Я не представляю такого случая, сэр, — злобно огрызнулся Монк. — Но, если Октавия предвидела приход Майлза, она могла прихватить этот нож умышленно.
Ранкорн проворчал что-то себе под нос.
— Еще виновной может оказаться миссис Келлард, — продолжал Монк. — У нее были все причины ненавидеть сестру.
— Она что, была распущенной женщиной, эта миссис Хэслетт? — Ранкорн брезгливо скривил рот. — Сначала лакей, теперь муж сестры…
— Нет никаких доказательств, что она кокетничала с лакеем, — резко сказал Монк. — И уж совершенно точно, миссис Хэслетт не поощряла домогательств Келларда. Вряд ли вам удалось бы обвинить ее в том или другом случае, если только вы не путаете красоту с распущенностью.
— Вы вечно все переворачиваете с ног на голову.
Ранкорн был растерян. Угрожающие газетные заголовки выражали общественное мнение. Письма из министерства внутренних дел, лежавшие на столе, были вежливы, холодны и грозили крупными неприятностями, если дело не будет успешно раскрыто в самом ближайшем времени.
— Ну так не стойте здесь! — взорвался он. — Ступайте, займитесь вашими подозреваемыми. Видит бог, их пятеро, но вы же уверены в том, что один из них виновен! Работайте методом исключения. Миссис Келлард сразу можете отбросить. Поссориться с сестрой она могла, но я сомневаюсь, чтобы дело дошло до хладнокровного убийства. Мне все-таки кажется, что виноват кто-то из мужчин… или эта прачка. Словом, беритесь за работу. Нечего стоять тут и трепать языком.
— Вы сами меня вызвали.
— Да… А теперь отпускаю. И прикройте плотнее дверь, в коридоре холодно.
Следующие два с половиной дня Монк потратил на поиск Марты Риветт. Кеб двигался по узким улочкам, мокрые булыжные мостовые мерцали в свете газовых фонарей, шумела толпа, гремели колеса, цокали копыта. Монк начал с работного дома Кларкенуэлл на Фаррингдон-роуд, затем посетил работный дом Холборн — на Грейс-Инн-роуд. Второй день он посвятил работным домам Сент-Джордж — на Маунт-стрит и Сент-Мэрилебоун — на Нортумберленд-стрит. Утром третьего дня, направляясь в Вестминстерский работный дом на Поланд-стрит, Монк уже начал отчаиваться. Атмосфера этих заведений давила ему на психику. Само название «работный дом» пугало его, а когда он воочию видел эти низкие желтоватые строения, в душе его возникал холод, с которым не мог равняться даже студеный ноябрьский ветер, гулявший в эти дни по улицам, шурша старыми газетами в канавах.
Монк постучал, и дверь ему открыл тощий печальный мужчина с черными прямыми волосами, которому инспектор тут же объяснил, кто он, откуда и с какой целью явился. Монк почему-то боялся, что о нем могут подумать, будто он ищет крова и пищи подобно многочисленным беднякам, ради которых и строились эти дома.
— Войдите. Я доложу о вас хозяину, — безразлично ответил мужчина. — Но если вам нужна помощь, то лучше не лгите, — добавил он, точно эта мысль пришла ему в голову с некоторым опозданием.
Монк едва не вспылил, но сдержался: перед ним был как раз один из тех, кто нуждался в помощи настолько, что обратился в это мрачное заведение, где люди теряли все — собственное лицо, решительность, достоинство, становясь неотличимыми друг от друга. Их держали на хлебе и картошке, разбивали семьи, отделяли мужчин от женщин, детей от родителей, разводя их по разным спальням, напяливали на них одинаковую форменную одежду и заставляли работать с рассвета до заката. Перед Монком стоял человек, уже не способный даже испытывать отчаяние при мысли, что оказался в подобном месте.
К чему зря обижать этого несчастного? Монк просто поблагодарил привратника и последовал за ним.
Минут через пятнадцать в маленьком помещении, выходящем окнами на рабочий двор, где рядами сидели на земле люди с молотками, резцами и грудами камня, появился хозяин — бледный мужчина с коротко постриженными седыми волосами, с темными, словно от бессонницы, кругами под глазами.
— Что случилось, инспектор? — устало спросил он. — Надеюсь, вы не собираетесь искать здесь преступников? Нужно быть чертовски неудачливым мерзавцем, чтобы докатиться до этого приюта.
— Я ищу женщину, которая, возможно, стала жертвой насилия, — угрюмо ответил Монк. — Мне нужно выслушать ее показания.
— Вы что, новичок? — Хозяин работного дома с сомнением оглядел Монка. — Нет, — ответил он на собственный вопрос. — Тогда зачем это вам? Уж не думаете ли вы, что свидетельство нищего может что- нибудь доказать?
— Это косвенное свидетельство.
— Что?
— Просто мне нужно окончательно убедиться в том, что я и так знаю… или подозреваю.
— Как ее зовут?
— Марта Риветт. Прийти сюда она могла года два назад, беременная. Предполагаю, что ребенок родился месяцев семь спустя… если, конечно, дело дошло до родов.
— Марта Риветт, Марта Риветт… Высокая такая девушка со светлыми волосами, лет девятнадцати- двадцати?
— Семнадцати… И боюсь, что я даже не знаю, как она выглядит. Впрочем, она до этого была горничной, а в горничные подбирают хорошеньких и высоких.
— Да, у нас есть Марта приблизительно таких лет — и с ребенком. Фамилии не помню, но я ее сейчас пришлю. Вы можете с ней поговорить, — разрешил хозяин.
— Может, лучше будет, если я сам к ней подойду? — спросил Монк. — Мне не хотелось бы причинять ей… — Он замялся, не в силах подобрать слово поточнее.
Хозяин криво усмехнулся.
— Думаю, что она будет только рада поговорить с вами не в присутствии остальных женщин. Впрочем, как вам угодно.
