— Полиция оценила его в миллион. Возможно, я бы согласился…
— Вы отлично знаете, что газеты все преувеличивают… Так что же я получу за эти деньги?
— Так, кое-что. То, что вы потом разбавите сахарной пудрой и питьевой содой для всяких молокососов.
— Я подумаю.
— Рад был слышать. — Китайчик повесил трубку и вернулся в спальню. — Так на чем я остановился? Ах да, так вот, полковник Анна Либхен из Восточной Германии однажды сказала, точнее, простонала…
— Китайчик, откуда это у тебя?
Маргарет лежала на животе, держа перед собой какие-то листы.
— Нет, ты послушай, что она сказала…
— Заткнись, чокнутый.
Китайчик Гордон приблизился к постели и заглянул ей через плечо: на простыне стояла украденная в университете коробка, вся подушка завалена листами бумаги.
— Почему ты суешь нос в мои дела?
— А что это?
— По правде говоря, и сам не знаю. В последние дни у меня не было возможности почитать. Сначала Иммельман с его собачьими пристрастиями, потом я должен был позаботиться о нашем будущем в финансовом отношении.
— Откуда ты это взял?
— Видишь ли, я… Одним словом, я это заполучил, когда прошлой ночью сделал решающий шаг в отечественной фармацевтике. Скорее всего эта штука не имеет ценности, но я подслушал, как два мужика рассуждали о какой-то системе безопасности. В общем, я решил ее прихватить, потому что это оказалась единственная вещь, которая была заперта. Похоже на статистику венерических болезней у монашек шестнадцатого века, да?
— Черт возьми, так ты это взял в университете? В каком-то профессорском офисе? Боже!
— Да, возможно, один из них профессор, надутый как индюк, а другой похож на коммивояжера. А что, тут что-то серьезное? Пахнет денежками?
Маргарет повернулась к нему, зажав в руке несколько страничек.
— Китайчик, ты знаешь, что такое психическая война?
Глава 12
Портерфилду пришлось дважды посторониться на лестнице, чтобы пропустить рабочих, устанавливающих в лаборатории Донахью систему безопасности. В коридоре валялись куски провода и пенопласт. В кабинете с открытой дверью сидел человек, судя по всему Донахью, и разговаривал по телефону, прижимая трубку к уху плечом. При виде Портерфилда он сделал знак приветствия, но не улыбнулся.
Портерфилд поджидал в коридоре, радуясь, что сегодня суббота и в лаборатории только сам Донахью и техники. Одного из них он, кажется, встретил месяц назад в Лэнгли с Голдшмидтом. На его глазах один из рабочих соединил какие-то проводки в коробке, которую потом сунул в дыру в стене и принялся тщательно ее заделывать.
— Мистер Портерфилд?
Донахью стоял в дверях. Они пожали друг другу руки и вошли внутрь.
— Очень печально, — удрученно начал Донахью. — В офис вчерашней ночью вломились грабители, а сигнализацию, как назло, устанавливают только сегодня. Сейчас они закончат стучать, и мы спокойно поговорим.
— Ночная кража? — Портерфилд сделал вид, что удивлен. — Сочувствую вам. Надеюсь, все, что они похитили, можно восстановить.
— Увы! Как ни странно, они оставили то, что обычно привлекает воров — оборудование, деньги… Украли лишь несколько моих неопубликованных рукописей, которые, к счастью, остались на дискетах. Так что я могу их в любую минуту восстановить. Проблема в том, что эти материалы связаны с интересами национальной безопасности, так что я очень заинтересован в их возвращении. Но это конфиденциальная информация, которую я сообщаю только вам.
— Ясно, — откликнулся Портерфилд. — Я не предполагал, что вы так тесно связаны с департаментом обороны.
Донахью лишь пожал плечами в ответ. Портерфилд проверял всю историю его исследований и знал, что гранты выплачивались лишь через Национальный научный фонд. Он приступил к делу:
— Извините, что отнимаю у вас время, но, по словам мистера Моррисона, вы проводили исследования, которые могли бы заинтересовать фонд Сейелла. Выплата по вашим грантам была приостановлена, и тогда…
Но Донахью махнул рукой:
— Не совсем так. Сейчас я просто подумываю о некоторых предложениях для фонда Сейелла.
Портерфилд улыбнулся:
— Отлично. Когда они будут готовы, пришлите — мы гарантируем максимум внимания. В следующем году мы их рассмотрим в первую очередь, а уже через год вы сможете получить деньги. Рад был познакомиться.
Он повернулся, чтобы уйти.
— Два года?!
Портерфилд остановился.
— Да нет, профессор, скорее, полтора.
— Но даже правительство действует быстрее!
— Беда в том, что уже истекли последние сроки приема предложений, которые рассматриваются в этом году. Вот если бы я мог прямо завтра представить ваши материалы в Вашингтоне… А передвижение сроков, к сожалению, подвергает опасности наш налоговый статус.
— У меня есть вещи, которые заставят вас переменить свое мнение. Я покажу, над чем работал для Национального научного фонда. Пусть это будет хороший пинок им в задницу, — заволновался Донахью, плохо контролируя себя под воздействием нахлынувшего отчаяния. — Если у вас найдутся квалифицированные специалисты, — добавил он спокойнее.
Портерфилду сразу было ясно, что этот подонок изберет именно такой путь — ему нужен только личный триумф, достигнутый любыми способами, ради достижения цели он готов пойти по головам. Само дело волнует его гораздо меньше. Подобные людишки всю жизнь считают себя персонами мирового значения, поскольку их цитировали в журналах с парой сотен подписчиков. Они не в силах осознать себя частью целого, связующим звеном…
— Конечно, профессор, для такого выдающегося ученого, как вы, стоит побороться, возможно, подготовить специальный контракт.
— Когда вы уезжаете? — просиял Донахью.
— Поздно вечером, без четверти одиннадцать.
— К шести вы получите отпечатанную на принтере рукопись. — И он начал шарить в выдвинутом ящике стола, разыскивая свои дискеты в серых конвертах.
— Можно и к восьми, — сказал Портерфилд, направляясь к двери.
Он прошел по коридору, заваленному пустыми коробками, которые рабочие не убрали за собой. За углом поджидал человек Голдшмидта.
— Все на дискетах. Нужно лишь узнать пароль.
— Вам понадобится поговорить с ним еще раз?
Голдшмидт отличался необычайным умением где-то находить неприкаянных двадцатилетних атлетов и воспитывать из них настоящих тренированных профессионалов, которые вдобавок всегда умели сохранять интеллигентный и вежливый вид. Парню — тридцать с небольшим, он держится безукоризненно.
