пока не заболели ноги; потом упал на стул и долго сидел неподвижно, чувствуя, как холодеют руки. Ночной кошмар обернулся бессмысленной и неопровержимой реальностью. Монк напрягал память изо всех сил, но так и не мог вспомнить ничего связанного с Джосселином Греем. Он даже не мог представить себе его лица! При мысли о покойном Монк не чувствовал ни гнева, ни ненависти. Но он был там в ночь убийства, он проник в дом, когда Гримвейд провожал Бартоломью Стаббса до двери Йитса!
Он пробыл в квартире Грея около сорока пяти минут, Гримвейд видел, как Монк покидал дом, но принял его за Стаббса. Недаром привратнику показалось, что во второй раз комплекция посетителя несколько изменилась. Пронизывающий взгляд…
Монк вспомнил свои глаза, увиденные им в зеркале по возвращении из госпиталя. Гримвейд прав: пристальный взгляд темно-серых глаз Монка напоминал взгляд гипнотизера.
Итак, Монк вошел в квартиру Грея. Причем он не выслеживал Джосселина, он просто знал, где тот живет. Следовательно, они все-таки были знакомы. Но каким образом? Почему он возненавидел Грея до такой степени, что избил до смерти и продолжал наносить удары, хотя даже безумцу было очевидно, что тот уже мертв?!
Монку часто приходилось испытывать страх. Ребенком он видел, как море поглощает людей, корабли и даже береговую полосу. До сих пор в его ушах эхом раздавались завывание ветра и рокот волн.
Позже он боялся темных лондонских улиц, трущоб и голодной смерти. Однако он был слишком горд, чтобы чем-то выдать свой страх, и поэтому выжил.
Конечно, все это были пустяки по сравнению с непроницаемой темнотой, клубившейся теперь в его сознании и в его душе.
Монк успел открыть в себе множество неприятных качеств: грубость, непомерное честолюбие, бесцеремонную напористость. Но это он бы еще как-нибудь пережил. В сущности, он уже начал исправляться.
Но убийство Джосселина Грея!..
Чем упорнее Монк пытался найти в случившемся смысл, тем бессмысленнее оно ему казалось.
Даже предположение о собственном безумии ничего не проясняло. Монк ведь не набросился на первого встречного, он выбрал именно Грея, мало того — проник в его дом. А ведь даже сумасшедший должен был руководствоваться каким-то мотивом. Он обязан выяснить причину своего поступка — ради себя самого, причем как можно быстрее. Иначе его опередит Ранкорн.
Впрочем, скорее всего, первым тайну Монка раскроет Ивэн.
При этой мысли Монк похолодел. Хуже ничего нельзя было представить: где-то впереди его поджидал страшный момент, когда Ивэн поймет, что убийца, вселявший ужас в них обоих, — это сам Монк!
Надо попробовать заснуть. Часы на камине показывали тринадцать минут пятого. Завтра он начнет новое расследование. Чтобы сохранить рассудок, Монк обязан разобраться, почему он убил Джосселина Грея. И желательно — раньше, чем это сделает Ивэн.
Наутро, явившись в участок, Монк столкнулся нос к носу с Ивэном.
— Доброе утро, сэр, — бодро приветствовал его юноша.
Монк ответил, но слегка отвернувшись, словно опасался, что помощник по выражению лица догадается о его невеселых мыслях. Выходило, что лгать — удивительно трудно. А лгать ему теперь придется постоянно, изо дня в день.
— Я вот о чем думаю, сэр. — Кажется, Ивэн не заметил в его поведении ничего необычного. — Хорошо бы до того, как мы предъявим обвинение лорду Шелбурну, еще раз проверить всех знакомых Грея. Вполне возможно, что здесь замешана другая женщина. У Доулишей — дочь, у Фортескью — жена, у Чарльза Лэттерли — тоже.
Монк похолодел. Он совсем забыл, что именно Ивэн обнаружил в бюро Грея письмо Чарльза Лэттерли.
Из оцепенения его вывел голос Ивэна.
— Сэр?
— Да, — поспешил согласиться Монк. Он должен взять себя в руки. — Вы совершенно правы.
Послать Ивэна проверять знакомых Грея было бы теперь чудовищным лицемерием. Что почувствует и что подумает молодой человек, когда узнает, кто настоящий убийца!
— Если не возражаете, я начну с Лэттерли, сэр? — продолжал тем временем Ивэн. — Мы о нем почти ничего не знаем.
— Нет!
Ивэн был озадачен.
Монк взял себя в руки, справившись с дрожью в голосе, но повернуться к Ивэну лицом так и не решился.
— Нет, я займусь этим сам. Мне хотелось бы, чтобы вы еще раз наведались в Шелбурн-Холл. — Монк должен убрать Ивэна из города, чтобы выиграть таким образом хотя бы несколько дней. — Попробуйте подружиться со слугами, в частности, с горничными и камеристками. Они особенно наблюдательны по части хозяйских промахов. Скандал может случиться с кем угодно, но когда брат наставляет рога брату, это уже не просто оскорбление — это предательство.
— Вы полагаете, что так будет лучше, сэр?
В голосе Ивэна явственно слышалось удивление.
Боже! Конечно, пока его помощник ничего не знает, но как долго это будет продолжаться? Монка прошиб холодный пот.
— Так полагает мистер Ранкорн.
Деланная небрежность тона давалась Монку нелегко.
— Да, сэр. — Ивэн смотрел на него растерянно и тревожно. — Но он может ошибаться. Слишком уж ему хочется, чтобы мы арестовали лорда Шелбурна…
Ивэн не договорил. Впервые он дал понять, что прекрасно понимает интригу Ранкорна. Монк вздрогнул, вскинул глаза и тут же пожалел об этом. В открытом взгляде Ивэна он прочел беспокойство.
— Мы никого не арестуем, пока не получим веских доказательств, — медленно проговорил Монк. — Поезжайте в Шелбурн-Холл и постарайтесь их найти. Но будьте осторожны; меньше говорите, больше слушайте. И главное — избегайте любых намеков.
Ивэн колебался.
Монк молчал, давая понять, что разговор окончен.
Стоило юноше ступить за порог, Монк тяжело опустился на стул и закрыл глаза. Все оказалось даже хуже, чем представлялось ему ночью. Ивэн искренне верит ему. Когда иллюзии рухнут, он сначала проникнется к Монку жалостью, а затем возненавидит.
А как быть с Бет? В Нортумберленде, наверное, так ничего и не узнают. Может, стоит попросить кого-нибудь написать ей письмо с кратким сообщением о смерти брата?
— Спите, Монк? Я надеюсь, что все-таки размышляете, — послышался исполненный сарказма голос Ранкорна.
Монк открыл глаза. Теперь у него нет ни будущего, ни карьеры. А стало быть, Ранкорна бояться уже незачем. По сравнению с тем, что наделал он сам, козни Ранкорна представлялись ему детской забавой.
— Размышляю, — холодно отозвался Монк. — Лучше заниматься этим до встречи со свидетелем, а не после. А то сболтнешь случайно что-нибудь неуместное…
Ранкорн приподнял брови.
— Опять правила хорошего тона? Подозреваю, что на них у вас не осталось времени. — Он стоял перед Монком, заложив руки за спину и покачиваясь с носка на пятку. Потом вынул руки из-за спины. В правой была пачка утренних газет. — Читали? Кого-то зарезали в Степни. В связи с этим опять поминают убийство Грея.
— Газетчики, что же, полагают, что в Лондоне один-единственный убийца на всех? — спросил Монк.
— Они разгневаны и испуганы, — отрезал Ранкорн. — И разочарованы в людях, которые должны стоять на страже порядка. — Он бросил газеты на крышку бюро. — Публике наплевать, изъясняетесь ли вы,
