Проходя по коридору вслед за надзирателем, он вслушивался в мысли заключенных. Страх, отупение, покорность, снова страх. Ненависть, спокойствие. Спокойствие? Кто это? А, Дитрих Менк, барон. Гомосексуалист. Гитлер уничтожал гомосексуалистов, но Дитриху все сходит с рук. Его брат — большая шишка в министерстве иностранных дел. Скоро Дитриха выпустят, он это знает и потому спокоен.
Войдя в канцелярию, Недрагов назвал имя: Хайнц Фюрсман. Канцелярские крысы начали поспешно рыться в картотеке. Недрагов не знал ни места жительства Хайнца, ни статьи, по которой он приговорен к смерти. Поэтому пришлось ждать. Наконец 'крысы' разыскали его карточку и, найдя, пришли в состояние полного довольства. Для них мысленное приказание — что прямой приказ Адольфа Гитлера. Только довольство это быстро — и навсегда — забудется, как и само появление Недрагова.
Согласно воле Павла, на карточку проставили дату казни, сегодняшнюю дату. Другой канцелярист быстро отпечатал на машинке соответствующее распоряжение, которое тут же отнесли на подпись. А затем еще одна 'крыса' отнесла распоряжение вниз, в тот отсек, где содержится Хайнц. Павел неспешно шел следом. Его по-прежнему никто не видит. Хайнца доставили в помещение для казни. Посыпанный опилками мокрый цемент пола, поблескивающая гильотина, короткие деревянные ящики в углу. Короткие. Человеческому телу без головы подойдет и короткий ящик.
Хайнца подвели к гильотине, и тут от Павла потребовалось мысленное усилие, результатом которого является красочная и достоверная картина казни у присутствующих. Ему и не понадобилось ничего сочинять. Казней в тюрьме происходило столько, что каждый тюремщик не мог припомнить, чем одна отличалась от другой. Тюремная команда закрыла ящик, в котором лежало всего одно обезглавленное тело. В документах расписались все свидетели казни, и все та же 'крыса' понесла в канцелярию документ, удостоверяющий, что Хайнцу Фюрсману только что отрубили голову. Вслед за ним вышли и Павел с Хайнцем, которого с этого момента никто из надзирателей не видел.
Держать его под своим контролем оказалось труднее, чем контролировать нескольких охранников сразу. Раскрыться перед ним и рассчитывать на его содействие Павел не мог. Даниель так и предупреждал — обращаться с Хайнцем, как с безмозглой куклой. Спасти, доставить в определенное место, сдать человеку, который назовет пароль. В разговоры не вступать, никакого следа в памяти спасенного не оставлять.
Хайнц обладал некоторыми способностями и он временами с недоумением поглядывал на Недрагова. Даже пытался разговаривать. Каждый раз приходилось мощными ментальными оплеухами приводить его в слегка оглушенное состояние. Когда они вышли на улицу, Павел позволил себе небольшое удовольствие — ментальный удар, которому научился под Калькуттой. Где-то в тюремных коридорах вдруг схватился за грудь палач и осел на пол, хватая побелевшими губами воздух. Позже доктор определил смерть от острой сердечной недостаточности.
Будь поблизости мастер астрала, Недрагов бы выдал себя этим ударом. Но — повезло. То ли война между астральными бойцами еще не развернулась в полную силу, то ли просто никого из них не оказалось поблизости. Они сели в вызванную ментальным усилием Павла машину, которая до этого стояла на Вильгельмштрассе, и полностью подчиненный Недрагову водитель повез пассажиров в Потсдам. Там совершенно обалдевший Хайнц, на чьи вопросы Павел перестал обращать внимание, пересел в другую машину, водитель которой на вопрос о дороге в Гамбург ответил:
— К морю ведут многие дороги. Держите направление на север.
Кем был этот Хайнц, почему англичане стремились его освободить, за что его осудили — Павел так и не узнал. Быть может, их заинтересовали его способности, а может, через него разведка рассчитывала подобраться к другим, более интересным людям. Но навсегда Недрагов запомнил ощущение липкого, животного ужаса и — одновременно — покорности, когда он увидел гильотину и усыпанный опилками пол.
Покинув еврейский квартал, Тополь спустился на набережную Влтавы. Его путь лежал в Градчаны. Там, на Лоретанской площади, он должен был встретиться с младшим братом, Михаилом. Брат его — обычный человек. Обычный в том смысле, что лишен ментальной силы. Но, как это случается между близкими людьми, иногда братьям удавалось обмениваться мыслями.
С Михаилом Павлу всегда было просто. Тот смотрел на старшего с неизменным восхищением. И только раз, когда Тополь категорически запретил ему участвовать в подпольной типографии, он вышел из себя. Не хотел отсиживаться за спинами братьев и товарищей, не хотел покрыть себя позором. Но возразить по существу ему было нечего. Он, единственный из всей семьи, знал истинные пределы способностей брата и, с зубовным скрежетом, признал, что несколько потерянных Павлом дней — на вызволение попавших в беду родственников — нанесут движению Сопротивления больший урон, чем собственное неучастие в нем.
Медленным шагом Павел проследовал мимо Черненского дворца. Михаил ждал на условленном месте. В его облике — тревога. Павел, убедившись, что препятствий для встречи нет, подошел к брату, изображая на лице веселье.
— Добрый день, Михаил. Как дела?
Оказалось, что волновался младший брат по совсем пустяковой причине. Через него Павел периодически получал сообщения от английской разведки, а конкретно — от Даниеля, когда не удавалось задействовать другой канал связи. Когда Тополь находился в Праге, все сведение о нацистских мастерах астрала поступали только через Михаила. На этот раз Даниель сообщал, что хорошо известный им Густав Кроткий предпринимает личные поиски Тополя.
Никакой новости в этом для Павла не было, разве что намерение Кроткого непосредственно возглавить акцию поиска и уничтожения. Но фактически об этом Даниель сообщал еще неделю назад. Зачем потребовалось дублировать ту же самую информацию? Но Даниель не из тех, кто делает что-то просто так. Как все переплелось, связалось в узел: и тревога английского побратима, и вызов Густава Кроткого, и таинственный Кондрахин…
'Передать сообщение через Мишу? — подумал Тополь. — Нет, бессмысленно. Оно достигнет Даниеля не раньше, чем через три дня. Нет, надо действовать самому'.
— Спасибо, Миша, — сказал он. — Завтра я буду занят, а вот через день жду тебя на этом самом месте. Береги себя.
14 сентября, расставшись с братом, Тополь по набережной Влтавы близ Стромовки отправился пешком к северной окраине Праги… Здесь у него имелась запасная квартира. Под ней — подвал, прикрытый ментальной защитой. Пища, вода, оружие, радиоприемник, различная одежда, включая офицерскую форму СС и вермахта, соответствующие документы. Неподалеку — армейский гараж оккупантов. На некоторое время Тополю требовалось покинуть Прагу.
Когда Павел в форме унтер-офицера появился на территории гаража, его было очень трудно узнать. Немного грима на лице, упругая походка, развернутые плечи. Никто не дал бы ему больше тридцати. В таких случаях Тополь не пользовался своими ментальными способностями, обходясь обычными человеческими средствами: форма, документы, знание психологии немецкого служаки. Через несколько минут армейский грузовик с немолодым вислоносым солдатом за рулем увозил его на север. В кузове находилась лодка, обычная речная лодка, которою унтер-офицеру, якобы, поручено доставить в маленький городок на Эльбе. Для грузовика, направляющегося в район Дрездена — крюк не такой большой.
Дорогой водитель молчал, беспрерывно раскуривая дешевые сигареты. Тополь мысленно прощупывал окрестности, подбирая заранее машину для возвращения. Понадобится хорошая, быстрая машина. 'Придется прихватить с собой либо полковника СС, либо кого из армейских генералов, — подумал Павел. — Там, на германской земле, я смогу воспользоваться своими способностями'.
Грузовик покинул территорию оккупированной Чехословакии. Теперь уже было можно воспользоваться мысленной связью с Даниелем. Подождав, пока шофер помжет спустить лодку на воду, Тополь попробовал вызвать своего побратима, глядя на сияющий сквозь редкие облака солнечный диск. Ничего не вышло. Не страшно. Такое в их мысленных разговорах случалось регулярно.
Даниель знал, что Тополь рискует, выходя на связь с территории Чехословакии. Этим он выдавал свое местонахождения. Мысленную связь не так трудно обнаружить, хоть это и дано очень немногим. Вот почему, не будучи уверен, что побратим выехал в Германию или в иную страну, англичанин сознательно избегал контактов.
