«…14 авг. с/г. Маршрут № 21. Ведётся от дер. Сайгатки на SW, 28 км в правом склоне оврага…»
Варя подняла голову.
— Вадимка, теперь повернись, можно, — быстро сказала она и смахнула со лба прядку волос. — Иди сюда. Понимаешь, мне кажется, я нашла… Ну-ка, бегом за Наташей и Тумбой! Скорее!
А те в это время сидели на берегу ручья, свесив в воду ноги.
— Любит, не любит, плюнет, поцелует… — громко считала Наташа, обрывая белые лепестки у крупноголовой ромашки, — к сердцу прижмёт… Тумбочка, дорогая, как дальше, после «к сердцу прижмёт»?
— «К чёрту пошлёт». А потом опять «любит, не любит». Ты на кого гадаешь?
— Я ни на кого, я же просто так! — Наташа откинула голову и звонко засмеялась.
— А я на нашего физкультурника. Вот видишь, не пустит меня на спартакиаду. Второй раз «к чёрту пошлёт» получается.
— Ну да, не пустит, ты вон какая сильная, — с завистью вздохнула Наташа.
— Ой, я один маленький пропустила! — обрадовалась Тумба. — Давай сначала?
— Давай.
Обе замолчали, старательно обрывая лепестки. Они полетели в воду и поплыли от берега, как крошечные белые лодки.
— Наташка, а здо́рово, что занятия кончились! Наташка, я на будущий год из седьмого класса сразу в техникум буду подавать! В авиационный. Давай теперь погадаем, примут — не примут?
— Тебя-то примут, ты вон какая, — опять вздохнула Наташа.
От леса с другой стороны ручья вдруг отделилась и понеслась к тому месту, где сидели девочки, маленькая взъерошенная фигурка.
— Опять секретарь бежит, — сказала Тумба.
— Ага! Торопится.
— Не понимаю, почему он Варьку так слушается? Ходит за ней, как пришитый.
— Погоди. Он же к нам бежит и кричит чего-то! Может, что случилось?
Бабушка Ольга Васильевна сидела в кресле у окна. На коленях у неё лежала газета, и ветер, пробираясь из-под занавески, тихонько переворачивал её. Вот он погладил бабушкины сложенные руки, дунул на седые волосы. Ольга Васильевна не шевелилась — она крепко спала.
В дверь постучали. Раз, другой. Потом дверь приоткрылась, и в комнату боком втиснулась Варя.
— Бабушка! — сказала она громким шёпотом.
Ольга Васильевна сладко всхрапнула.
— Бабушка, это я.
— А? Что? — спросила Ольга Васильевна и сделала вид, что вовсе не засыпала.
— Бабушка, понимаешь, мне очень надо сообщить тебе одну очень важную вещь.
— Воображаю! Ну, сообщай.
— Помнишь, к нам тогда приезжала Вера Аркадьевна и не нашла никаких чертежей для дяди Бориса Матвеевича?
— Ещё бы мне этого не помнить!
— Ну, так вот. Бабушка, пойдём, пожалуйста, на чердак.
— На черда-ак?
— Да. Там и я, и Вадим, и Наташка с Тумбой…
— С какой тумбой?
— С Наташкиной же подругой! И потом…
— Так. Но зачем именно мне идти на чердак?
Варя подошла вплотную к креслу и сказала, глядя в упор на Ольгу Васильевну:
— Если говорить начистоту, мне кажется, я нашла на чердаке эти самые чертежи. Ты понимаешь?
Сергей Никанорович постоял на террасе, заглянул в окно и покашлял. Никто не отзывался.
«Странно, — подумал он. — И всё-таки придётся всыпать».
Когда Вадим, все последние дни убегая с утра на участок Бурнаевых, говорил: «Я сейчас, недалеко, вернусь быстро…» — и пропадал до вечера, Сергей Никанорович сначала только усмехался: мальчишка рано остался сиротой, недавно перенёс тяжёлую болезнь, жил весь этот год с дедом-пенсионером за городом и слишком обрадовался новым товарищам.
Но, когда Вадим совершенно серьёзно и даже испуганно спросил как-то, правду ли Варя говорит, что у него уши похожи на лопухи, Сергей Никанорович ответил: «Н-не знаю. А впрочем, весьма возможно», и внимательно посмотрел на внука. После этого он сразу велел Вадиму выполоть две грядки огурцов.
И вот теперь, по дороге на дачу Бурнаевых, Сергей Никанорович твёрдо решил: Вадимке за бессрочные отлучки всыпать и послать его на весь день за травой для козы.
Но он нашёл дом словно вымершим. Только где-то под самой крышей слышались голоса. Сергей Никанорович подумал и полез по лестнице на чердак.
У раскрытой двери он остановился в удивлении.
Освещенные полосами света, на деревянной балке сидели Вадим и три девочки — Варя, Наташа и одна незнакомая. А перед ними стояла… Ольга Васильевна. Она держала в руке маленький тупоносый ножик, размахивала им и громко говорила:
— Прекрасно и ещё раз прекрасно, что ты, Варвара, разобрала этот старый сундук и нашла в нём необходимые дяде чертежи. Через неделю я еду в Сайгатку в отпуск и отвезу их Борису. (При этих словах Варя рванулась вперёд, потом хлопнула себя по лбу и уселась на место.) А теперь вы хотите знать, как попал сюда вот этот старый охотничий нож? — Тут бабушка снова помахала им. — Этот ножик принадлежал когда-то…
— Привет, друзья! — сказал Сергей Никанорович, переступая порог.
— Привет! Присаживайтесь. — Ольга Васильевна показала рукой на деревянную балку, словно это был удобнейший диван, и торжественно продолжала: — Но тогда придётся начинать издалека…
История бабушки Ольги Васильевны
Шёл 1918 год.
Вдоль берега широкой, заметённой снегом реки бежала лошадёнка. В санях, с головой укутанные в заиндевевший тулуп, сидели женщина и черноглазый мальчишка.
— Далеко ещё, дедушка? — спросила она.
Возница повернул к седокам настуженное лицо:
— Эвон, за лесом аккурат и Сайгатка наша. Непривычные вы к здешним холодам?
— Ничего, привыкнем!
Чёрные, как и у мальчишки, глаза матери сощурились от яркого снега.
— Не замёрз, Борька?
— Нет. Пусти!
Красным кулаком он отводит край тулупа от лица. С того берега вдруг гулко раскатывается выстрел.
— Кто это, деда?
— Пошаливают. Может, охотники, а может, и беляки.
Лошадёнка с разбегу выносит сани на высокий бугор.
Внизу, в ложбине, темнеют на снегу осевшие домишки под белыми шапками. Чётко и дружно вьются по голубому небу розовые дымки.
— Вон она, место назначения. — Возница поднял кнут. — И не побоялась ты, молодка, к нам в глухоту
