Я подумала и… согласилась. Но расставание наше с Булей было тяжёлым. Он же не знал, что это ненадолго!
Когда я отвела его на первый этаж, где в клетках лежали или тоскливо бродили другие заболевшие собаки, Буля заметался, заскулил, прижался к моей ноге…
Я убежала, боясь оглянуться.
А на следующий день вечером к нам пришёл Саша.
– Я извиняюсь, конечно, – взволнованно начал он. – Брательник на фабрику звонил: тоскует Буля! Не пьёт и не ест. Хотя сам, без понуканий, лечиться под аппарат лезет, даже на бочок ложится, и ремней не надо привязывать. Зачем его у них оставлять? Я через день машиной туда-обратно возить берусь: у меня дружок есть, таксист. Только ваше согласие требуется…
Вася было воспротивился, я тоже. Один Андрейка горячо сказал:
– Да, дядя Саша, да! Буля вас ещё больше полюбит! Не оставляйте его в больнице! Пожалуйста!..
И Буля начал через день, как почётный пациент, ездить лечиться. Радость его, когда Саша первый раз привёз его домой, была безгранична. Он бросался то ко мне, то к Васе с Андрейкой, то к Саше. Он так безудержно и восторженно лаял, стараясь подпрыгнуть на больных лапах, чтобы лизнуть каждого в лицо, что прибежала Каречка и «выразила возмущение».
Мы с Васей решили отблагодарить Сашу каким-нибудь хорошим подарком. Как только Булины процедуры кончились, лапы окрепли и он стал по-прежнему ловко прыгать на дерево и играть с ребятишками в футбол – это была последняя Сашина затея, к общему восторгу он ставил Булю вратарём, – мы выбрали и купили Саше красивый дорогой подстаканник…
Но Саша не принял подарка. Даже, мне показалось, слегка обиделся.
А ещё через месяц он зашёл к нам прощаться. Уезжал из Москвы совсем: решил переселиться к старикам родителям в деревню.
– А как же работа? – спросила я. – Ведь у вас хорошая профессия!
– Электрики и в колхозе нужны.
Саша всё гладил, гладил привалившегося к его ноге Булю.
И, помолчав, сказал:
– А может, теперь, раз не в городе будем с Ксюшей жить, продадите нам как-никак Бульку?
– Нет, Саша. Уж вам-то, если бы и решилась, не продала, просто отдала бы его.
– А… не решитесь? – Саша ждал моего ответа, я чувствовала, с надеждой.
Андрейка, сидевший за букварём – этой зимой он пошёл в первый класс, – встрепенулся, отложил книгу.
– Не знаю, Сашенька, право, не знаю. Да вам и Ксюша, пожалуй, не позволит…
Зачем я сказала это?
– Нет, она против не имеет. – Саша тоже встрепенулся. – Здесь, в городе, не скрою, с трудом согласилась бы. Чистоту сильно уважает. А за собакой, раз взялся, уход большой нужен. Ксюша Були не боится теперь, перестала…
– Не знаю, Саша, – повторила я. – Уверена, вы были бы лучшим хозяином для Були, чем мы.
– Мама, ему у нас тоже хорошо! Сорвавшись со стула, обиженный Андрейка бросился к Буле, обнял за шею, прижался.
– Сынок, я ведь не говорила, что отдаю собаку.
Но если бы пришлось, Саше отдала бы со спокойной душой.
– Ему у нас в деревне хорошо было б! – Глаза у Саши засияли. – Сад большой, воля, река… И в избе просторно, и во дворе.
– Вы волжанин, Саша?
– Да. Места у нас такой красоты… – Он замолчал.
А потом, отбросив стеснение, долго и вдохновенно рассказывал о своей родной деревне, так что мы с Андрейкой заслушались.
Буля всё сидел у Сашиных ног, преданно следя за ним своим глубоким, умным взглядом.
Ведь отдала я в конце концов Булю!..
Саша тогда задержался с отъездом: на фабрике случилась авария и ему пришлось поработать ещё с месяц. За это время у нас в семье тоже случилось несколько событий: Вася снова уехал в командировку, надолго. Андрейка заболел скарлатиной, его увезли в больницу. И Хая Львовна, следившая за Булей, когда я бывала на работе, захворала…
Рано утром, наспех, выпускала я Булю погулять, и до позднего вечера, пока прибегу после работы и больницы, он тосковал в комнате один.
Буля словно понял: настало время, когда некогда и некому о нём заботиться. Молча и терпеливо, часами ждал он меня в зимней темноте. И только изредка, устав от одиночества, начинал уныло, протяжно подвывать.
Хая Львовна, охая, с трудом сползала тогда с кровати, чтобы успокоить его, потом ложилась снова. А Каречка…
– Нету вашего права похоронные собачьи концерты соседей заставлять слушать! – раздражённо заявила она мне в один из вечеров, когда я, расстроенная и усталая, пришла домой.
