Служанка послушно отпила. Я положил кувшин на холстину, у передка телеги. Маша открыла ворота, мы выехали, и я остановился, поджидая, когда она вновь их закроет.
Начинало темнеть. Успеть бы до того, как закроют ворота, выехать из города.
Маша показывала дорогу, а я правил лошадью.
У ворот остановились. Подошёл стражник.
Куда едем, чего везём?
Я пьяненько захихикал, дохнув на стражника винным ароматом, взял кувшин и протянул ему:
Угостись, брат, отличное вино.
Стражник откупорил кувшин, нюхнул, воровато огляделся и сделал пару крупных глотков.
Ух ты, вкуснотища!
Забирай весь кувшин.
Стражник махнул рукой, разрешая проехать, а сам потрусил к караулке, стараясь держать кувшин за спиной. Я обернулся, провожая его взглядом, и похолодел. За нашей телегой тянулся след из крупных бордовых капель, отчётливо видимых в дорожной пыли.
Держи вожжи!
Я соскочил с телеги и пошёл за нею, загребая, как будто спьяну, пыль и стараясь затоптать капли. Это была кровь, натёкшая с трупов. Недосмотрел, а ведь когда выезжали со двора — да и во дворе тоже — ничего не капало. Чуть не влипли. В телеге три убитых кромешника — это даже не смертная казнь, если попадёмся. Отдадут нас в руки опричников, а те уж придумают, как сделать, чтобы мы подольше помучились. Вспомнились деньки моего юношества, эпизоды из «Белого солнца пустыни», когда героя спросили: «Желаешь просто умереть или помучиться?»
Эти паразиты-кромешники обычных людей — не врагов даже — живьём в котлах варили, что уж про меня говорить, попадись я им в лапы. Каюсь — недосмотрел, надо было на дно телеги ещё холстину бросить. А теперь надо быстренько-быстренько убираться подальше от города.
Я вспрыгнул на телегу и хлестанул коня. От неожиданности мерин рванул, и Маша упала бы на трупы, не поддержи я её.
Что случилось?
Кровь с телеги капает, вот что. Хорошо, что вино взяли, стражнику глаза отвели.
Какой догадливый, а я уж грешным делом подумала, что сам пить будешь. Ох и не люблю я пьяниц. Мой тятька от пьянки сгорел, а детей в семье было восемь душ. Вот маменька и определила нас сызмальства в прислуги, чтобы с голодухи не померли. — Маша помолчала. — Грех ведь на тебе — людей поубивал.
Грех отмолю, тем более — это не люди. Обличьем похожи, а повадками — исчадье ада, помощники сатаны.
А ведь и верно говоришь.
Тем более — троих я сегодня жизни лишил, а одного — твоего хозяина — спас. Как думаешь, там, — я указал на небо, — мне зачтётся?
Ох, не знаю, господин.
Хозяин-то хоть хороший?
Справный хозяин, меня никогда не обижал. На праздники завсегда подарки дарил — платочки там или пряники медовые. И от хозяйки его дурного слова не слышала. Дочка у них славная, да не повезло ей: замуж вышла, а детей Господь не дал, вот муж её и бросил. Чуть руки с горя на себя не наложила.
Как звать хозяина? А то из-за него на душегубство пошёл, а как зовут человека и не знаю.
Илья он, по батюшке — Тихонович, купец в третьем колене.
Фамилия-то какая?
