Ох ты, господи, — не сказала? Черкасов.
Давно в доме служишь?
А что я — считала? Годков двадцать.
Мы отъехали от Пскова вёрст на пять, прежде чем я заметил удобный съезд к реке Великой. Выехали на берег, я развернул телегу задом к воде. Надо бы что-нибудь тяжёлое к телам привязать, не то всплывут.
Я поискал камни, нашёл парочку валунов, подкатил к телеге. Откинув холстину, дал Маше нож:
Режь холстину на узкие полосы.
Добро хозяйское без разрешения переводить не дам.
Дура! Она всё равно в крови. Надо к телам камни привязать. Делай, что сказал.
Пока служанка споро резала холстину, я сбросил с телеги два оставшихся тела. Узкими полосами холстины привязал к каждому по булыжнику, сбросил трупы в воду. Туда же закинул и сабли опричников.
Маша, теперь вымой телегу. Холстина осталась?
Половина почти.
Вот ею и вымой как следует. Назад днём поедем, посветлу следы крови видны будут, потому старайся.
Я распряг мерина — пусть попасётся. Ноги предусмотрительно спутал.
Служанка принялась за дело — мочила холст, оттирала доски подводы. Я же рукой зачерпывал влажный песок с берега и оттирал низ подводы. Плохо, что стемнело, и лишь луна давала скудный свет.
Часа через полтора-два мы закончили.
Я сбросил сапоги и рубаху, закатал брючины, за шёл по колено в воду и оттёр руки, вымыл лицо. Маша немного поколебалась, потом отошла в сторонку, сбросила платье и голышом залезла в воду. Шумно поплескалась и вылезла.
Натянув платье на мокрое тело, она уселась на облучок.
Чего теперь делать будем?
Утра ждать. Ночью городские ворота закрыты, в город не пустят.
Ох ты, беда какая — одна ведь Дарьюшка с отцом.
Бог даст — выживет. К тому же утром надо телегу осмотреть — не осталось ли где крови.
Я посмотрел на луну — время было к полуночи. До утра далеко, надо немного вздремнуть.
Я залез в телегу, улёгся во весь рост, закрыл глаза. Может, бросить всё, берегом добраться до корабля — и гори оно всё синим пламенем? И чего мне так «везёт» на кромешников? Или это я такой, что неприятности ко мне липнут? Нет, корабль отменяется: деньги остались на постоялом дворе — сумма изрядная, я из-за них в Стамбуле сколько корячился, да и на охране корабля саблей помахал.
Послышался голос служанки:
Тебе не боязно на телеге лежать? Кровь на ней!
Бояться живых надо, Маша, а не мёртвых. Только живой может делать тебе пакость. А коли умер человек — воздай ему по заслугам. Доброго — схорони по христианскому обычаю, а плохого... на труп плохого плюнь и кинь в канаву, как падаль.
Жестокий ты.
Кабы не моя жестокость, хозяин твой, Илья, умер бы уже часов шесть назад, а с вами обеими кромешники поразвлеклись бы всласть да и животы бы вспороли.
Ох, какие страсти! Холодно что-то стало, с реки прохладой тянет.
