Владимир Николаевич Першанин
Сталинградская страда
«Ни шагу назад!»
От автора
Я живу в Волгограде с 1957 года, приехал сюда еще мальчишкой, когда отца-офицера перевели к очередному месту службы.
Это далеко не первая моя книга о Великой Отечественной войне. Но составить сборник о защитниках Сталинграда оказалось нелегким делом. Слишком жестокие бои шли здесь, и после Сталинграда война длилась еще два года. С помощью заместителя председателя Совета ветеранов войны Красноармейского района Волгограда Тамары Петровны Васильевой я встретился с участниками боев за Сталинград, которых сумели разыскать. Очень мало их осталось.
Большое спасибо полковнику в отставке Турову Владимиру Семеновичу, который возглавляет городскую общественную организацию «Клуб защитников Сталинграда». Туров B. C. прошел Отечественную войну с 1941 по 1945 год.
Так родилась эта документальная книга о пехотинцах, танкистах, саперах, медсестрах, воевавших под Сталинградом. Низкий им всем поклон.
Командир танкового взвода
Я видел снаряд, который поджег наш танк. Раскаленная болванка пробила башню, кувыркнулась перед глазами и, отрикошетив от брони, свалилась на поддон. Задымилась и вспыхнула солярка. Я тщетно бился о верхний, заклинивший от удара люк…
Журавлев Александр Федорович, несмотря на преклонные годы, не потерял былой живости и чувства юмора, хотя говорили мы с ним о вещах серьезных, трагических. Он, один из немногих танкистов, встретивших немцев в июле сорок второго на подступах к Сталинграду. Там, где бригады и роты дрались до последней машины.
Вот его рассказ о тех днях и жизненном пути.
Я родился 9 декабря 1918 года в городе Харбин, в Китае. Мой отец, Федор Николаевич, работал на знаменитой КВЖД (Китайско-Восточной железной дороге), которая после революции отошла к Китаю.
Так наша семья оказалась на чужой стороне. В 1927 году отец добился выдачи визы на возвращение в Россию. Если бы знал, что нас там ждет, наверное, ни за что из Китая не уехали.
Детей в семье было двое, старший сын Женя 1916 года и я. Приехали мы в город Горький (ныне Нижний Новгород), где проживала родня. Отец устроился на железную дорогу помощником машиниста. Жизнь понемногу налаживалась, получили вскоре комнату в коммунальной квартире. Женя после школы устроился на станкостроительный завод. Я, закончив десятилетку, поступил в 1934 году в Горьковский институт инженеров водного транспорта. Но в октябре 1937 года все неожиданно перевернулось. Начались политические процессы над врагами народа. Копнули Дальний Восток. Расстреляли Блюхера, Уборевича, Якира и еще кого-то из дальневосточных военачальников. Под эту железную метлу попал и мой отец.
Представить не могу, к каким шпионским делам мог иметь отношение простой помощник машиниста. Отца арестовали и дали 10 лет без права переписки. Расстрел! В чем его обвиняли, не знаем. Наверное, в связи с японской разведкой или дружбе с опальными генералами. Забегая вперед, скажу, в 1957 году получили мы четвертушку бумаги, с подписями и печатями.
Ничего не объясняя, без малейшей доли вины (бумаги не хватило!), нам сообщили, что приговор 1937 года отменен, а гражданин Журавлев Федор Николаевич посмертно реабилитирован. Ну, спасибо властям и за это! А за что отец погиб и что мы все пережили — никого не интересовало.
После ареста отца нас в один день выкинули из квартиры. Теперь мы считались членами семьи врага народа (ЧСВН). Помню, погрузили на санки сундучок с барахлом и посудой, кое-что в руках несли. Куда деваться? Кто-то из знакомых, работавших на кладбище, предоставил нам сарай. Земляной пол, холодина, лопаты, веревки — хоть сам вешайся. Прожили в кладбищенском сарае четыре дня, потом пришли немного в себя, стали устраиваться. Мы с братом какое-то время в общежитиях ночевали, стараясь коменданту на глаза не попасться, а маму приютила родственница.
В институте ко мне отношение резко изменилось. Даже дружок мой, Гоша Антипов, стал сторониться: «Слушай, иди от меня!» Боялся, что обвинят в дружбе с ЧСВН. Хотя учился я неплохо, но экзамены на зимней сессии по два раза сдавал, чего со мной раньше не случалось.
Преподаватель Шапиро поставил мне «отлично» на экзамене по технологии металла. Его потом задергали: «Сыну врага народа помогаешь! Хочешь, чтобы он стипендию от государства получал? Пусть работает». Я и так работал. Разгружал дрова на баржах. Кто с этим делом знаком, знает, как из трюма тяжеленные, мокрые (или обледеневшие) бревна по трапу на берег таскать. Работал вечером и ночью. Когда домой шел, ноги подгибались. А куда деваться? Есть-то надо и за квартиру платить.
Спустя какое-то время я из института ушел. Угнетала обстановка и больно задевало отношение прежних товарищей. Ближе к сороковому году восстановился. Тогда эта свистопляска с врагами народа поутихла, и меня снова приняли в институт.
Война для многих стала неожиданностью. Открытых разговоров не велось, но немало людей в институтской среде внимательно следили за обстановкой на западных границах. Они скептически воспринимали договор о ненападении. Гитлер оккупировал почти всю Европу.
Около двух лет, хотя об этом мало писали, Великобритания вела с нацистами войну.
Огромная немецкая армия, сосредоточенная у границ СССР, не могла ввести думающих людей в заблуждение. Но все делали вид, что ничего особенного не происходит. Считаю, что обстановка ненужной скрытности, вынужденное молчание военных специалистов сыграли в 1941 году свою роковую роль. Беженцы из Западной Украины, Белоруссии прямо говорили: «Чего вы ждете? Гитлер вот-вот развяжет с вами войну».
Поэтому речь Молотова о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз для меня не была такой уж неожиданностью. Я хотел и готов был воевать, чтобы оправдать честное имя отца и доказать, что не хуже других буду защищать Родину.
В июле 1941 года весь наш четвертый курс подал заявление с просьбой направить добровольцами на фронт. Я попал в группу, которую зачислили на Ленинградские бронетанковые курсы усовершенствования командного состава. К командному составу я не относился, но в институте занимался на военной кафедре и кое-какие первичные познания имел. Наверху решили, что как будущие инженеры мы успешно овладеем бронетехникой и станем командирами танковых взводов, которых на фронте не хватало.
Красивый город — Ленинград. Город-памятник. И учебная база на курсах была солидная. Я гордился, что учусь здесь. Но положение на фронтах быстро менялось не в нашу пользу. В начале сентября немцы овладели подступами к городу, нависла опасность блокады. Наши курсы были срочно эвакуированы на Урал, в Магнитогорск.
Здесь я учился до апреля 1942 года. За неполные 7 месяцев неплохо постиг теорию. Преподаватели были сильные. Мы изучили танки Т-26, БТ-7, «тридцатьчетверки», бронемашины. В начале сорок второго года пришли английские танки «Матильда» и «Валентайн».
На импортных машинах я не воевал. Но и отзываться о них пренебрежительно не буду, как это считалось модно во многих книгах. У английских танков была сильная броня, гидравлический поворот башни,
