– Ничего себе пустяки, – злился Елхов. – Нашли вершителя судеб, верховного прокурора. На губу посадить, это можно, а срок прибавлять…
На другом конце провода уже бросили трубку
– Виктор, звякни в политотдел, – попросил он Воронкова. – Может, подскажут что-то поумнее.
Воронков обрадовался возможности поговорить лишний раз с коллегами, напомнить о себе и своем рапорте. Но политработники ответили невнятно, их можно было понимать как хочешь. Лично для себя Воронков также не услышал ничего интересного и разочарованно положил трубку на рычаги.
– Ну, чего там твои болтуны? – спросил Елхов.
– Ничего конкретного.
– Ладно, сами разберемся.
Кроме того, следовало назначить несколько командиров отделений из вновь прибывших штрафников. Энергичный деятельный Елхов в людях разбирался слабовато. Зачастую руководствовался первыми впечатлениями. Капитану не понравился разжалованный командир батареи Саша Бызин. Держался, по мнению Елхова, слишком уверенно и вину свою не признавал. В то же время на ротного произвел хорошее впечатление бывший сапер Мысниченко. Капитан, не задумываясь, предложил его кандидатуру.
– А что? Бывший командир саперной роты, уж отделение потянет.
– Надо проверить, – осторожно заметил Воронков, – с Маневичем посоветоваться.
Елхов сморщился, как от кислого. Он, получив по новому положению всю полноту власти, мог не оглядываться на политработников, влезавших куда надо и не надо. Елхов не терпел возражений ни с чьей стороны. На новой должности отдалился и от Сергея Маневича, который был слишком независим и мог ляпнуть неприятные вещи прямо в лицо. Скрепя сердце, позвал лейтенанта. Тот ничего не знал о случае с симуляцией, но высказал другое опасение:
– Не уверен, что он сработается с подчиненными. Проявлял трусость, людей ни во что не ставил.
– Это, возможно, домыслы. Штабной майор на мине подорвался, вот Пашке Мысниченко все грехи и вспомнили.
– Ну, давайте назначим.
– И танкиста Лугового тоже, – подсказал Елхов.
– Я против.
– Почему?
– Темный он какой-то.
– Что конкретно в нем не нравится?
– Все. Морда, усы, трусость, которую он проявил.
– Ты уж слишком придираешься, – сощурил глаза капитан. – Тебе тоже такую формулировку навесили, когда судили. Храбрым не называли, а скорее, наоборот.
Маневич хотел ответить по привычке резкостью, но сдержался. Воронков не любил взводного, по натуре он был полной противоположностью смелому и открытому лейтенанту. Когда ротный и Маневич не ладили друг с другом, Воронков чувствовал себя спокойно.
– Меня судили за отступление без приказа, – буркнул лейтенант. – Уж лучше Бызина командиром отделения назначить. Толковый парень.
– Твой толковый парень батарею немцам бросил, удирал, аж пятки сверкали. Пусть рядовым воюет, а Луговой возглавит отделение. Все, разговор закончен.
– Есть, – козырнул Маневич. – Я могу идти?
– Шагай.
Сергею Маневичу не понравилось напоминание о прошлой судимости. Свою вину он искупил, получил ранение, зачем старое ворошить? Елхов менялся на глазах. После удачного взятия высоты и умелого вывода роты из окружения авторитет капитана значительно вырос. По слухам, его хвалил командир дивизии, ожидал дальнейших смелых действий и представил к ордену.
Люди прибывали каждый день, количество личного состава перевалило за триста человек. Имелось свое делопроизводство, печать, финансовая часть, недавно выделили десять повозок с лошадьми. Елхова приглашали на совещания наравне с командирами крупных подразделений. Роту называли штурмовой, приводили в пример, а капитан заявлял:
– Ударим не хуже, чем под Деде-Ламином.
При этом он забывал, какие оглушительные потери понесли при взятии высоты. Известность шла не на пользу когда-то скромному комбату. Он совершенно не посчитался с мнением Маневича, когда назначил двух новых командиров отделений. Лейтенант расстроился и хотел поделиться невеселыми мыслями с Ходыревым. Однако тот был слишком возбужден.
– Сергей, ко мне девушка пришла. Отпусти на пару часов.
– Иди к Елхову, он теперь все решает. Командиров отделений нам самолично подсунул.
Борис его не слушал, бежал в ротную канцелярию. Разрешение получил без труда, даже до утра.
– Хватит времени? – важно спросил Елхов.
– Так точно. Спасибо, товарищ капитан.
– Орел, таких надо в командиры двигать, – сказал Елхов после его ухода. – А то заелись некоторые.
Воронков понял, ротный имеет в виду Маневича, и поддержал нужный настрой командира.
– Да, лейтенант что-то не того…
Он небрежно покрутил ладонью. Если Маневича назначат заместителем командира роты, он обязательно начнет цепляться к политруку, выталкивать вперед, где привык находиться сам. От пронзительного взгляда белоруса становилось не по себе, такой дурак сам угробится и тебя угробит. Однако настроение Елхова менялось из стороны в сторону, он подозрительно глянул на политрука и спросил с вызовом:
– Чего лыбишься?
– Улыбнуться, что ли, нельзя?
– Грамотный шибко, интриги за спиной плетешь. Только не помогут тебе приятели из политотдела.
– Ну, что вы, Степан Матвеевич!
– Они здесь останутся, а ты вместе со мной воевать будешь. Ох, скользкий ты, Витька… а Маневич парень правильный. Или не так?
Он угрожающе смотрел на политрука, тот не знал, что ответить. Неловкое молчание прервал старшина Глухов, который пригласил обоих поужинать.
– Пошли, комиссар, – сказал Елхов. – Надоели бумажки до черта… да и ты вместе с ними.
В комнате старшины было хорошо натоплено, на столе стояла сковорода с жареной картошкой, на алюминиевых тарелках лежало крупно порезанное сало, куски селедки. Под хорошую закуску выпили одну бутылку, за ней вторую. Глухов полез было за третьей, но командир его остановил:
– Хватит, Прокофий. Покурим, а там видно будет.
В это же время уголовники сидели возле печки, пили крепкий чай и вели неторопливый разговор. В центре внимания оставался Надым, который рассказывал о жестоком бое за высоту. Он не слишком хвастал, посмеивался над собственными страхами, но клонил историю в нужную сторону.
Получилось так, что блатные сыграли в бою едва не главную роль. Мужики позорно бежали и ложились под пулями. А когда капитан Елхов повел взвод в обход, братва себя показала. Почетную роль в своем рассказе Надым отвел покойному воренку Антохе, который проявил чудеса храбрости и погиб среди трупов убитых им фашистов. Сам Надым рубился саперной лопаткой, как шашкой, и уделал двух фашистов.
– Да, братва – это сила, – задумчиво протянул молодой вокзальный вор Мишка Кутузов.
Никто из воров не помнил его имени или фамилии. Года два назад он получил удар заточкой в лицо, которая повредила лицевую мышцу. Глаз оставался полузакрытым, отчего он и получил кличку, к которой добавляли имя прославленного полководца. Кутузов был силен физически, неразвит и очень ленив. Он любил хорошо пожрать, ему не нравились ранние подъемы и долгие занятия в поле. Вот бы посидеть у гудящей печки до конца войны…
Среди вновь прибывших наибольший вес имел уголовник с большим стажем Персюков по кличке Персюк. Он не нравился Надыму из-за чрезмерной агрессивности и не слишком умного поведения. Персюк, в свою очередь, не жаловал Надыма.
– Нечем хвалиться, – рассуждал Персюк. – Родину защищал, немца убил. Он что тебе, враг? Лучше бы