Погиб последний сержант из героического первого взвода. Возглавленная им атака разбилась о хладнокровие опытных стрелков 16-й немецкой механизированной дивизии. Они продвигались, забрасывая русских гранатами. Их поддерживали два пулеметчика, которые с большой точностью вели огонь поверх голов. Эта группа продвигалась словно римская фаланга, медленно и неуклонно, не делая необдуманных рывков, без криков и надрыва, только стучали пулеметные очереди, и летели в разные стороны гранаты.
Артиллерист Бызин двигался перебежками через остатки разрушенного хутора. Это были угловые столбы фундаментов, разрушенные глиняные сараи, каменные срубы колодцев, заросли смородины и винограда. Шел бой на пересеченной местности, которую враг не хотел отдавать.
Саша, в обычной телогрейке, туго перепоясанный ремнем, на манер лейтенанта Маневича, выкуривал со своими людьми врага из объектов стремительными наскоками. Иногда это удавалось, иногда нет. Штрафники неосторожно подставились под бронеколпак, стоявший в отдалении. Он прикрывал подходы к траншее и сыпал длинными настильными очередями. Два или три человека упали, сраженные пулями, остальные бойцы стали охватывать бронеколпак с двух сторон. Бызин старательно скручивал связки гранат, ему помогали двое бойцов. Прибежал Маневич, с налету обматерил:
– Ты долго возиться собрался? Ходырев застрял, второе отделение пятится, а ты мины изобретаешь. Тоннель к этому колпаку рыть не собираешься?
– Никак нет.
– Так прикончи его с ходу и врывайся в траншею. Выручишь остальных. Колпаком займись сам, а я следом атакую. Бегом, время пошло.
Бызин прихватил наводчика из своей бывшей батареи, на глаза попался Максим Луговой, так и не прибившийся ни к одному из отделений.
– Усатый, набирай гранат побольше и за мной.
Действовал Бызин энергично и рискованно. Этого требовала обстановка. Атака взвода превратилась в очаг мелких стычек, положение требовалось немедленно ломать. Бронеколпак вел огонь с возвышения, там, где заканчивался хутор, вернее, его фундаменты.
– Максим, бери наводчика и обходи справа, я пойду слева.
Бызин сделал ошибку, когда назвал первым Лугового. Тот с ходу взял инициативу и завернул непомерно широкий круг. При этом он не рискнул подняться, а упорно полз, неумело и медленно. Наводчик подобрал оброненную Луговым гранату и показал направление.
– Спрямляй, слышишь? Так мы до ночи ползти будем.
Вокруг продолжалась стрельба, наводчик тревожно поднимал голову и осматривался по сторонам. Луговой загребал широкими ладонями землю, сухую траву и буравил головой туннель в бурьяне. Поблизости рванула одна, за ней другая граната.
Саша Бызин бросил их с близкого расстояния, они взорвались рядом с металлическим колпаком, но лишь сбили маскировочный камуфляж. Чертыхаясь, он пополз ближе, на него обратили внимание из траншеи и обстреляли. Наводчик расчетливо швырнул РГД, она звякнула о металл, треснула вспышка, а из бойницы ответила автоматная очередь. Пулемет из амбразуры безнаказанно подметал пространство сплошным веером пуль.
– Надо и остальным с фланга его обходить, – шептал Луговой. – Чего Маневич ждет?
– Нас с тобой, – закричал ему на ухо, как глухому, наводчик. – Там свои заморочки, надо эту железяку вывернуть. Ладно, кидай гранаты по одной, а я ближе подползу.
Бызин и его наводчик остановились в пяти шагах с тыльной стороны колпака. Задняя дверь приоткрылась, их обстреляли из автомата. Наводчик воевал с Бызиным с весны, вместе отступали от Миллерово, чудом вырвались из окружения, теперь везение для одного из них кончилось.
Автоматные пули угодили наводчику в плечевой сустав, кровь текла из-под мышки и по руке, непонятно было, где перевязывать. Да и невозможно перевязывать – следующая очередь угробит их окончательно, тем более, Максим Луговой молчит.
– Эй, Макся! – позвал его Бызин и пополз к колпаку в одиночку.
Из оружия он имел лишь «наган» и трофейный нож. Пулемет из колпака разразился длинной очередью. Лейтенант Бызин выстрелил в упор в боковую бойницу размером с царский пятак. Металлическую заслонку лишь слегка погнуло, но Саша удачно поддел его толстым ножом и с руганью выпустил в узкую щелку шесть пуль подряд.
Внутри вскрикнули, закрыли отверстие покрепче. Бызин перезарядил «наган» и, перегнув руку, трижды выстрелил прямо в пулеметную бойницу. Руку обожгло словно ковшом кипящего масла, он закричал и выпустил «наган». С пальцев слезло мясо, сожгло ногти. Он ворочался, облизывая, как собака, отдающую жгучей болью ладонь.
– Макся, – снова позвал он.
Почему все его бросили? До людей всего десяток-другой шагов, и никто не хочет ему помочь. На самом деле все складывалось совсем по-другому. Маневичу стало не до колпака, из-за кустов бросились в контратаку сразу четверо или пятеро немцев. Лейтенант и штрафник рядом с ним немедленно открыли огонь, отбили нападение, но враги не отступили и стреляли сквозь кусты, не давая поднять головы.
Тяжело раненный наводчик из батареи лейтенанта Бызина ворочался у заднего люка и тщетно пытался перевязать плечо, которое сползало вниз по туловищу, держась на клочьях кожи. Кажется, рука совсем отвалилась. Разглядеть получше мешала шинель, пальцы не слушались, а из небольшого люка высунулась голова и рука с пистолетом. Голова подмигнула, а рука с пистолетом исчезла в оглушительной вспышке.
Забыв про обожженные пальцы, Саша Бызин щучкой метнулся к задней части колпака и перехватил кисть с «парабеллумом». Вторая рука толкнула его в челюсть, вцепилась в кадык. Перед глазами замелькали искры, рядом громко молотили палкой по металлу, а дружок-наводчик уставился в лицо черным глазом- дырой.
Бызин вцепился зубами в кисть с «парабеллумом» с такой силой, что в челюсти что-то хрустнуло, его били в ухо, голова моталась, но крепкие зубы не выпускали добычу. Пистолет вывалился на траву, Саша его подобрал и стал стрелять в люк.
Яркие вспышки выхватили из темноты оскаленный рот, вытянутую в попытке защититься ладонь, две съежившиеся в узкой норе фигуры. Затвор лязгнул в последний раз. Бызин с ревом тащил чей-то сапог, вспомнил про свой нож и принялся вонзать его в штанину над сапогом.
Пока командир расправлялся с пулеметным расчетом, отделение перекатилось через остатки хутора и ворвалось в траншею. Не спешил лишь Максим Луговой. С печально опущенными усами он неторопливо накрыл обезображенное лицо наводчика пилоткой и пытался умостить полуоторванную руку.
– Оставь его! – закричал Бызин. – Туда иди! Где все.
– А вы, товарищ сержант?
Дело в том, что Саша Бызин еще не являлся официально сержантом, а Максима Лугового никто пока не снимал с должности командира отделения. Он мог идти в бой и даже вести за собой других штрафников, но этого ему делать не хотелось. По сторонам слишком гремело и трещало, кричали люди, шел бой.
Здесь, на небольшом пятачке, было тихо и уютно. Бронеколпак курился легким дымком, как погасшая печь. Наводчик, друг Бызина, молча отходил, челюсть отвалилась, а уцелевший глаз покрывался мутной пленкой. И оба фрица внутри не подавали признаков жизни, торчала лишь нога с разорванной в клочья штаниной, откуда еще мелкими толчками выходила кровь.
– Может, пулемет достать? – спросил Луговой.
– Не надо, он на станке закреплен. Провозимся только. Дай мне автомат, вон лежит. Пошли быстрее.
– С пулеметом надежнее, – тянул время Луговой.
Бызин уже бодро вскочил и, бросив прощальный взгляд на погибшего друга, побежал снова возглавить отделение. Максим Луговой, заметно похудевший за последнее время в балахонистой, ставшей просторной шинели, не отставал от него.
Положение на левофланговом участке изменили Борис Ходырев и Прокофий Глухов.
Огонь выдвинувшихся вперед автоматчиков уткнулся в катившийся вал штрафников. Отсечный ход шириной метр на узком участке заполнился убитыми и ранеными. Этого бы не произошло, если бы русские убегали и получали очереди в спину. Они бы ложились равномерно, и штурмовая группа, меняя магазины
