больше не по себе.
— Что вы, у них еще не было ни одной аварии!
Человек, произнесший эту фразу, был высок ростом, с веснушками на бледных руках, с розовыми волосатыми коленками и чуточку надменным выражением лица, призванным скрыть красноту локтей и коленей. Двое англичан и одна англичанка — их можно было угадать безошибочно — приближались по бетонной полосе. Это были чайные фермеры, удивительная порода, сохранившаяся здесь и поныне. Один из них, по имени Джон, отлетал. Он-то и уверял, что у компании «Джем» не было еще ни одной катастрофы. Вполне могло статься, что я открыл бы счет, мелькнуло у меня.
— Значит, вы француз? — продолжал индийский чиновник, обращаясь к моим чемоданам.
— Подержанный, недорогой француз, — добавил я, полагая, что допрос подходит к концу. Уже было ясно, что я не попаду в Бутан.
— Попросите Джоан написать мне, — сказали розовые коленки.
Мои бутанцы скрылись из виду. Бежевый щегольской костюмчик покрылся затеками пота, волосы слиплись.
С превеликим неудовольствием чиновник возвратил мне документы и дал возможность привести себя немного в порядок. Трое носильщиков в тюрбанах подхватили мои чемоданы и отправились прямиком через сорняки; полумертвый от жары, я побрел за ними. Пятьюдесятью метрами дальше все встало на свои места. Хассимара показалась вдруг довольно приятным местом.
На краю аэродрома была решетка, за ней ангар, а за ангаром четыре оранжевых «джипа» с буквами «БТН». Бутанские машины! Я увидел двух своих спутников, за которых так судорожно цеплялся. Неужели правительство прислало за мной «джип»? Нет. Не могли бы в таком случае мои друзья довезти меня до Пунчолинга? Да. Чемоданы побросали «в джип». На прощание я адресовал чиновнику ироническую улыбку. «Да, я француз, турист, изучающий страну. Да, я знаю, что до меня таких людей в Бутане не было, но у меня есть разрешение пересечь «внутреннюю границу»… Вот так-то!»
«Внутренняя граница»… Дивное слово! Мне казалось, что я попал в рай для избранных. Вот только жара заставляла этот рай смахивать на ад, и я с завистью вспоминал шорты англичанина, полоскавшиеся вокруг его волосатых колен. Может, я немного спятил? Не мудрено после стольких передряг.
Самочувствие в самом деле было странное, глаза вылезали из орбит. Бутанцы теперь легко понимали мой тибетский язык. Все сейчас было исполнено глубокого смысла. Наступил великий день, о котором я столько мечтал и который уже казался безнадежным! Я въезжал в Бутан.
Контрольно-пропускной пункт. Прокатили совсем немного, как все повторилось.
— Ваше имя, мужчина? Бамбуковое заграждение отодвинуто.
Дорога бежала мимо чайных плантаций, которые вполне справедливо называют здесь садами. Ухоженные рощицы напоминали парковые аллеи.
Я вдруг подумал о своей няне. Не знаю, по какой таинственной связи чайные плантации вызвали в памяти воспоминания о няне. Наверное, потому, что она приносила мне чай с молоком в постель, когда я был болен.
Все было чистенькое и ухоженное. Черные столбики поддерживали маленькие красные треугольники — дорожная сигнализация времен моего детства. Повсюду был чай, пахучий чай, а за поворотом дороги аккуратный коттедж под соломенной крышей, в котором мог бы родиться Киплинг.
Любопытное соседство: подметенные тропинки, рощицы, сигнализация вдоль гудронированной дороги… и в нескольких километрах Бутан, «самая закрытая страна в мире», «последняя страна в Азии без точной карты», «край, исследованный меньше, чем Новая Гвинея, или Амазония». Все это — в версте от коттеджа со всеми благами цивилизации.
Еще один контрольный пункт. Новый подскок сердца и вздох облегчения, когда «джип» трогается дальше. Чайные плантации кончились. Передо мной в утреннем солнце лениво перекатывались зеленые холмы. Я вытянул шею. Да, это уже Бутан. Я принялся считать последние метры.
Индийская граница.
— Студент-турист.
Проехали без затруднений. Даже обидно.
— Мы уже в Бутане? — спросил я по-тибетски.
— Нет. Скоро будем.
Друзья указывают на небольшое белое строение, увенчанное красной черепицей, — монастырь королевы-матери. Еще 20 метров. Решетка. Да, самая настоящая решетка, припертая бамбуковым шестом. Это въезд в Бутан. На той стороне виден указатель: «Бутан — Пунчолинг». Вспоминаю, что я произнес вполголоса: «Пятнадцатое августа».
Прямо не верится. Неужели десять лет я был таким идиотом, что не смог совершить этого ранее? Честное слово, даже обидно.
Когда я впервые разговаривал с Рани Чуни в 1959 году, в Бутан вела караванная тропа. Джавахарлалу Неру пришлось целых шесть дней ехать на пони и яках до летней столицы Тхимпху. С тех пор с помощью современных средств была построена новая дорога через Пунчолинг.
— Где дом для приезжих? — спросил я шофера.
Тот довез меня до зеленой ограды, увитой цветами, за которой поднималось небольшое бунгало, похожее на скромное альпийское шале. Крытый вход покоился на резных красных столбах, как это принято в тибетских монастырях.
Никто не вышел навстречу. Сомнения вновь начали одолевать меня.
Стоя на пороге пустого бунгало, я смотрел на Пунчолинг. Щебетали птицы. Желтые и ярко-оранжевые ирисы цвели на клумбах среди подстриженного газона. Гудронированная дорога исчезала за поворотом и терялась среди крутобоких холмов, нависавших над селением.
Сам Пунчолинг состоял из построек казарменного типа, посреди выделялся ангар — типичный индийский крытый рынок. Жара была не такой тягостной, как на аэродроме.
Невысокий непалец в европейском костюме вышел из кухни при бунгало. Он показал мне комнату, после чего спросил, чей я гость — короля или королевы. Я ответил туманно, поскольку мне самому это было неизвестно. Пока я распорядился поднять мой багаж в комнату. Она была чисто прибрана, над кроватью висела москитная сетка.
Никаких сомнений, в этой самой комнате четыре года назад был убит премьер-министр Джигме Дорджи; его застрелили, когда он сидел за столом и играл в карты со своим братом и его женой. С трудом верилось, что в такой мирной атмосфере было совершено преступление…
В тишине зазвенело эхо, когда я поздравил себя с благополучным прибытием в Бутан.
Впереди, возможно, будет всякое, но я слишком устал, чтобы думать о грядущих трудностях. Нет, сейчас спать, только спать.
Снаружи донесся стрекот цикад: это непалец отворил дверь и принес мне чай. Солнце, чувствовалось, жгло невыносимо. Птицы умолкли. В дремотной полуденной тиши какое-то время раздавалось урчание «джипа», потом смолкло и оно. Прошло полдня, а я еще не видел ни одного бутанца. Наверное, надо прямиком ехать в Тхимпху, где проживает король, «друк гьялпо»*. Но прежде, по этикету, мне полагалось получить аудиенцию у пун-чолингского тримпона (властителя закона).
Тримпона повидать не удалось. Меня принял его помощник, бенгалец по фамилии Дата. Единственное, что его интересовало, — это чей я гость: гьялпо, гьялмо (королевы) или гьялру (королевы- матери). Не зная, что ответить, я отрицательно мотал головой при каждом имени. Может, в таком случае меня пригласили Аши Диджи или Аши Чоки? Я выпятил глаза. Это королевские сестры, пояснил чиновник. Пришлось объяснить, что я друг покойного премьер-министра Джигме Дорджи.
Ледяное молчание.
— В таком случае вам не полагается «джип», — раздалось наконец.
Было самое время упомянуть, что я встречался с Паро Пенлопом. Действительно, лица присутствующих впервые озарились улыбкой. Но Паро Пенлоп всего лишь сводный брат короля и вряд ли замолвит за меня словечко.
Мне самому страшно хотелось бы знать, чей я гость! Ума не приложу. У меня ведь не было на руках приглашения, а только разрешение на въезд в Бутан. Я получил его от индийского правительства год спустя после встречи с госпожой Индирой Ганди и десять лет спустя после аудиенции у Рани Чуни. Кого считать
