Ее тело было согласно на все, но где-то в глубине души она все еще контролировала себя.
— Аманда? — Его губы снова искали ее. Когда он поднял веки, то застыл как вкопанный.
Она закусила губу, чтобы привести себя в чувство. Не имея сил говорить, женщина лишь качнула головой.
Выражение его лица начало изменяться.
— Аманда! — Его губы вновь жаждали слиться с нею, но она отпрянула.
— Нет!
Эдвин убрал руку с ее груди и взглянул в ее страдающие глаза.
— Нет? — Он выглядел озадаченным.
Она оттолкнула его.
— Дай мне пройти.
Эдвин опустил руки и отошел, пропуская ее.
Аманда заправила блузку, затем дрожащими пальцами застегнула пуговицы. Три из них были оторваны, но она не заметила.
Он не спускал с нее глаз.
— Ты ведешь себя странно.
Собрав все силы, которые у нее только остались, Аманда гордо подняла подбородок:
— Это потому, что я не хочу спать с тобой.
Он усмехнулся.
— Хочешь! В этом все дело. Какую игру ты ведешь?
— При чем здесь игра! Я действительно не хочу… — Она перевела дыхание. — Запомни, я не намерена спать с тобой — ни сегодня, ни когда бы то ни было вообще! Это не повторится.
— Не повторится?
— Нет, — покачала головой она. — Я этого не позволю.
Его голос неожиданно стал мягким.
— Хочешь поспорить?
Дрожь запретного желания прокатилась по ее спине.
— Нет! — твердо заявила она.
— А с Фрэнком ты тоже все это проделывала?
— Что именно?
— Заводила его, а потом остужала? Ты так всегда поступаешь? Наверное, и с тем учеником ты забавлялась подобным образом. Помнишь его? Ты с ним крутила перед самым моим отъездом. Сколько их еще было? — Игнорируя ее возмущенную усмешку, он продолжал. — А я думал, ты изменилась с тех пор, как мы виделись в последний раз. Повзрослела, что ли, взялась за себя наконец. Но нет. Затягивает, правда? Молодые мальчики легкодоступны. Только я уже не из их числа. И не играю в такие пошлые игры…
— Что? — Ее разум вскипел. Голос вернулся в нормальное состояние, и теперь она могла поставить Эдвина на место. — О чем ты говоришь?
Это было сумасшествие!
— Ты прекрасно знаешь, о чем, — ответил он. — Как его звали? Питер? Питер Фолли. Что, уже забыла? Ну конечно, их же у тебя в постели, наверное, столько перебывало! Где тут всех упомнить!
Питер Фолли… Да, однажды Аманда совершила ошибку, о которой жалела всю жизнь и которую поклялась никогда не повторять.
— Ты не соображаешь, что говоришь, — прошептала она, чувствуя, что теряет силы. Все эти годы Эдвин считал ее… кем? Сиреной, заманивающей несмышленых юнцов, которым пытался помочь ее муж? — Ты видел нас. — И этого было достаточно, чтобы составить о ней полное мнение.
— Значит, ты не отрицаешь. — Он ухмыльнулся. — Да, я видел, как вы целовались.
— Ты прятался за деревьями?
— А мне не надо было прятаться. Вы были слишком… заняты, чтобы заметить, что кто-то идет к гроту. Жалко, что это был не Николас. Тогда бы он поверил.
Аманду затрясло.
— Так это ты ему сказал?
Его рот скривился в подобии улыбки.
— Не сразу. Подобные вещи были против моих правил, но потом я решил, что все слишком серьезно и он должен знать. — Видя ее пораженное лицо, он добавил: — Но можешь не беспокоиться, твой муж мне все равно не поверил.
— Он никогда не спрашивал меня об этом! — Николас доверял ей и не верил слухам. Запоздалая благодарность в момент согрела ей сердце.
— А ты хорошо обвела его вокруг своего наманикюренного пальчика, — произнес Эдвин с издевкой. — Ник сказал, что я, наверное, ошибся и принял тебя за кого-то другого. Ничто не могло убедить его в том, что ты не чиста, как девственно белый снег.
Аманда была напугана и посрамлена.
— Почему же ты не сообщил мне, что видел нас? Почему сам меня не спросил об этом?
— Ты бы вряд ли могла сказать что-то правдоподобное.
— Но ты даже не дал мне шанса! Хотел верить, что я — самое плохое существо на свете, и жаждал, чтобы Николас избавился от меня.
— И зачем же мне это было нужно? — спросил он вызывающе.
— Потому что ненавидел меня. Я понимала это, но сохраняла надежду, что мы все же сможем когда- то стать друзьями.
— Друзьями?!
— Я понимаю, тебе пришлось много всего пережить, но ты уже был к тому времени достаточно взрослым, чтобы принять меня хотя бы как жену Николаса.
— Именно так я тебя и воспринимал! Но я не мог смириться с тем, что ты подбиралась и ко мне!
— Подбиралась? — Мир словно пошел по кругу. Аманда встряхнула головой, чтобы привести мысли в порядок. — Я не верю своим ушам.
— Ты и это отрицаешь?
— Естественно! — Слепая ярость охватила ее. — Ты не имеешь права обвинять меня в этом! — Хотя он уже это сделал. — Что заставило тебя считать, что я… добивалась тебя?
Он издал презрительный звук.
— Ты забыла, как преследовала меня…
— Преследовала? — Этот человек явно был параноиком, ни больше и ни меньше. Надо же нести такой бред!
— Каким образом тебе всегда удавалось появляться в саду или в музыкальной комнате, когда я там оставался один?
Из-за этого стечения обстоятельств он решил, что жена его учителя искала личной встречи? Что она хотела получить от него сексуальное удовлетворение?
— Ты забыла, как однажды ночью пришла ко мне в музыкальную комнату?
Аманда все прекрасно помнила. Николас среди своих бумаг обнаружил ноты и попросил ее разыскать Эдвина и передать их ему, поскольку тот мог искать свое сочинение.
Неделями она пыталась установить более-менее сносный контакт с нелюдимым, замкнутым воспитанником мужа. Их первая встреча оказалась далека от совершенства. Аманда была просто поражена: мало того, что Николас почти усыновил его, он не сообщил ей возраст «паренька». Она представляла себе четырнадцатилетнего мальчика и думала, как с ним сладить в такой трудный переходный период, а пришлось иметь дело с молодым человеком, почти что своим ровесником, который неохотно протягивал руку в ответ на ее приветствие и смотрел весьма недвусмысленно.
Оправившись от сюрприза, Аманда наградила его улыбкой и что-то пролепетала насчет того, что хочет наладить отношения и стать его другом. Он комплимент не вернул и каждый раз, когда она пыталась быть с ним любезной, мягко говоря, отклонял ее попытки установить контакт.
Наперекор возражениям Николаса, он перебрался из их апартаментов в пристройку. Аманда тоже уговаривала его не переезжать, пытаясь вложить максимум искренности в звучание своего голоса, но
