тюбик концентрата. Снова уселся, вытянул ноги, откинул голову на спинку. Прикрыл глаза, и тут тишина обрушилась с такой силой, что кресло подо мной задрожало. Желудок подкатил к горлу. Я вскочил и несколько секунд изо всех сил сопротивлялся всеобъемлющей слабости. При малейшем движении головой била колоколов ударялись непосредственно мне в виски. Словно это именно они издавали такие металлические, вибрирующие от голоса далеких колоколов звуки.
Меня трясло так с четверть часа. Потом прошло. Я встал. Вновь закружил по каюте. Подходил к нише с диагностической аппаратурой, возвращался, огибал стол, останавливался возле экранов и вновь направлялся к нише. Я ни о чем не думал.
Вскоре после шести я направился к тамбуру. Вышел наружу и углубился в лес. Немного прошелся по просеке, развернулся и уткнулся в стену зарослей. Каску я не одевал. Вернулся измученный, избитый, с окровавленным лицом и ладонями. И не оставил там, в чащобе этой, ни одного из звуков, вынесенных из кабины. Впрочем, я на это и не рассчитывал. Ни на что я не рассчитывал.
Входную дверь я оставил открытой. Мне пришло в голову, что я приду и не услышу его крика. Или — что он слишком тихо заявит о себе. Что его заглушат сирегы, гудки, колокола. Я развернул кресло так, чтобы можно было видеть залитую остатками дневного света опушку леса перед выходом. Я сидел и вслушивался в собственное дыхание. Как же это я до сих пор не сообразил! Я зажимал нос, набирал воздуха в легкие, и тогда на секунду, на долю секунды остальные звуки исчезали.
Когда фотоэлементы включили освещение, а край леса за дверьми стал просто черным прямоугольником, я поднялся и запер базу. Вышел в центр кабины, сбросил ботинки. Расстегнул комбинезон и остановился.
Нет. Пока еще нет. Ведь и без того заняться мне нечем.
Я снова уселся. В десять минут девятого мне вздумалось поговорить.
— Хорошо было задумано. Вести себя так, что свихнуться можно. Я и сам бы лучше не выдумал.
— При условии, — добавил я, призадумавшись, — что он знает, как это воздействует. Слух. По сути дела, это только слух. Акустический фон. Трудно сказать, чтобы его не было. Он просто несколько иной…
— Несколько, — хмыкнул я. — Вот именно. Я и сам бы до этого додумался. Несколько иной. И ничего больше.
Я замолчал. Но ненадолго.
— Думаешь, — поинтересовался я, — он специально это делает? В таком случае, то, о чем он говорил, не лишено определенного смысла.
— Не то, о чем он говорил, — возразил я, — а то, что он вообще говорил. Суть не имеет значения. Потому он и корчил из себя отрешенного. Неприспособленного, словно из старинных мелодрам.
— А ты? — едко поинтересовался я. — Вместо того, чтобы сунуть его в гибернатор и поставить рядом автомат, на случай, если того мучает бессонница, вел себя как оскорбленный любовник. «До свидания». И всего-то. А если не явится? Снова отправишься в лес? С датчиками? На это может немало времени потребоваться. Если, к примеру, он уволакивает сейчас куда-то свою спящую принцессу по поляне, поросшей цветочками. Времени ты предоставил ему сверхдостаточно. Он теперь вполне не может быть уже в скольких-то километрах. Отыщет в кустах твою машину. Отправится на поиски другой базы. А поскольку та окажется занятой, то попросит хозяина переселиться к тебе. Так что пройдет сколько-то там десятков лет — и ты имеешь шансы прославиться. Если, разумеется, останется кто-либо из тех, кто сможет сказать тебе «спасибо».
Я поднялся. Подошел к стене и, не отдавая отчет в собственных поступках, прижался к ней ухом. Простоял так какое-то время. Потом оттолкнулся плечом, качнулся и только теперь скинул комбинезон, одним резким движением. Я почувствовал, что начинаю потеть.
— Смотри, — попросил я сам себя. — Сейчас пожар начнется.
В горле пересохло. Я смочил языком губы и продолжал:
— Никаких глупостей, — собственный голос показался незнакомым. — Спать ты будешь один. Не так, как он. Если это правда, что он вообще тут был. Что там существует эта заросшая просека.
— Об этом уже говорили, — возразил я.
И пожал плечами.
— Верно, — согласился. — Хватит на эту тему. Что же наверняка, то ты можешь обеспечить себе исключительное право на эти колокола. За это ты заплатил. И немало, как кажется. А как ты это сделаешь — пораскинь головой. Ты прав. Пока об этом говорить не стоит. Довольно.
Я прижал ладони к вискам. И продолжал их так какое-то время, словно поджидая, пока заживут ободранные места.
Он пришел на четвертый день, в полдень. Я стоял согнувшись, повернувшись спиной к поляне, меняя ленту в регистрирующем автомате. Услышал сигнал и сразу же после этого его оклик. Он закричал «человек идет» или что-то в таком духе.
Я распрямился, захлопнул крышку, проверил работу и только потом обернулся.
Он стоял на краю поляны, сильно наклонившись вперед. Его ноги скрывал подлесок. Словно в силки попал. Лицо повернул в мою сторону. Но не кричал больше. Ждал.
Я осмотрелся. Ни один из автоматов не изменил положения. Если бы какой-нибудь зверь пытался подобраться со стороны леса, я услышал бы его на километровом расстоянии. Не говоря уж о человеке. За просекой наблюдали два автомата. Снабженные набором датчиков и излучателями. Только птица могла бы явиться для них неожиданностью. Или что-то такое, что могло не хуже птицы пользоваться воздухом.
Гумми, кем бы он ни был, уж наверняка не походил на птицу. Когда он выбрался наконец на полянку и пошел мне навстречу, его неторопливые, тяжелые шаги звучали как удары. Но ведь до этого-то он двигался так, словно умел проходить сквозь деревья. И парить в нескольких сантиметрах над землей.
Я, не пускаясь в разговоры, направился к тамбуру. Допустил его на расстояние шага в три и внимательно рассмотрел. На нем был легкий комбинезон, словно он намеревался сделать небольшую пробежку. На плечи накинул куртку, но не такую, чтобы под ней можно было что-то спрятать. Карманы не оттопыривались. Странно, что он разгуливает по лесу без оружия. Если это именно его запись предупреждала меня насчет… зверушек.
Я вошел первый. Остановился в проходе и продолжал. Он закрыл за собой дверь. Ловко, без всяких выкрутасов. Только тогда я повернулся и прошел в кабину. Остановился возле экранов, указал на кресло.
— Я пришел, — сообщил он, садясь.
— Вижу, — отрезал я.
Мы довольно долго молчали.
— Мне остаться? — наконец спросил он.
— Навсегда?
Он улыбнулся. Выглядел немного лучше, чем тогда, при первой встрече. И стал как бы немножко менее исхудавшим. Побрился. Глаза ожили. И только вокруг них, особенно при припухшим векам была заметна усталость.
— Лучше жить самому по себе… — негромко сказал он.
— Короче. — подхватил я. — Кому как не тебе это знать. Что до меня, то я сразу, с самого начала — сам по себе. Можешь поверить на слово… А почему, собственно, — я сменил тему, — ты не построил другой гибернатор, для себя? Опыта не хватило? Автоматы скопируют конструкцию, имеющуюся на базе, тебе даже не придется аппаратуру рассчитывать. Или, — добавил я с нажимом, — ты для того и остался, чтобы именно с той, первой аппаратуры глаз не спускать? Решил, что миллионы возле города, работенка как раз для меня, а твоя девушка заслуживает чего-то большего?
Он ответил на это молчанием. Отвернулся и принялся разглядывать экраны. Словно забыл, о чем я говорил. Но все-таки отозвался в конце концов, с явным усилием:
— Я об этом не подумал…
Оставалось только рассмеяться.
— Скажи уж просто, — небрежно обронил я, — что спать тебе расхотелось. Тебе захотелось пожить одному. Что бы позабыть, как это — когда тишину слушают вдвоем. В это, на худой конец, я бы еще мог поверить. Но тебя ведь это не волнует, верно? Иначе ты выдумал бы что-нибудь немножко менее
